Ярослав Докучаев - Меландия

Деревья блестят с другого берега пруда над изголовьем аккуратно заправленной кровати. Ветер покачивает ветви, и по звездной глади воды бежит золотистая рябь. Майка, которую бросила на низкий черный комод, аккуратно висит в незаметном шкафу в стене. Натянула ее и забралась под одеяло. Широкий потолок с плоскими овальными лампами обрывается прямо в черно-синее море звезд, через которое тянется, насколько хватает глаз, белый рукав Млечного Пути. Саша написал, что чапли-кебаб лучше рибая и предложил сделать его. Утешать меня ужином уже не надо, но пусть готовит, раз вызвался. Через пару дней вернется, говорит. Настя заявила, что сценарий документалки про рэп уже почти написала и спросила, подготовилась ли я к интервью с актером. Наврала, что готовлюсь вовсю и пообещала себе заняться завтра. Так хотела со звездами работать, а теперь и времени на всех не найти, и хорошо, наверное, что одна яркая звезда в небе уже погасла, только за ней вдруг пропадают и остальные, и остается только три блеклых звездочки, которые скачут в черной слякотной луже, потому что ботинком встала, чтобы снеговику голову на место поставить, а то она все разваливается серыми рыхлыми кусками. В другой луже будто тлеет одинокий фонарь, а под ним гаснет окно ларька, где мама сигареты покупает, а голова смотрит на меня безглазым лицом с серыми пятнами, и лезу мокрой варежкой в карман, чтобы камешки ей воткнуть вместо глаз. И Луна тусклая, как лампочка в туалете, ничего не разглядеть толком, а камешек-глаз один от кирпича отломился и все не хочет в голове сидеть. Надо новый искать, только ботинки мокрые совсем уже. А под фонарем идет дядька пузатый, который в ларьке работает, и его лысина блестит желтым пятном, а рядом с ним мама смеется и светит огоньком сигареты. Они лужу обходят и вдоль трехэтажной стены идут к скамейке без доски на спинке, а под ней камешки отвалились как раз от асфальта и хлопаю там варежками, разворошив окурки.

– Юль, это Валерий Сергеевич, – смеется мама, а в пакете у нее звенит стекло.

– Ну что Валерий Сергеевич-то, – дядька тяжело наклонился над скамейкой и лицо у него тоже почему-то безглазое и даже без носа и рта, как у снеговика. – Дядя Валера я, – и поворачивает лысину к маме. – Ленк, дай «Сникерс».

– Еще чего ей, – мама нехотя лезет в пакет, и рукав дубленки с пятнышком от сигареты звенит стеклом. – На, – и «Сникерс», это который шоколадный с орехами и такая штука в нем тянется на зубах вкусно, шуршит прямо перед носом, и хватаю его варежкой. – Что сказать надо?

– Спасибо, – большая ладонь треплет по шапке.

– Юлька, тебе лет-то сколько? – басит безглазая лысина.

– Восемь, – а мама уже скрипит дверью под ржавой железкой с номерами квартир.

– Валер, пошли, – и открывает черную щель. – Юль, еще погуляешь, – лысина поворачивается затылком и переваливается за ней в щель, а «Сникерс» из варежки скользит и шлепает в снег, и наклоняюсь, чтобы поднять, и камешек вдруг вижу подходящий для глаза, маленький и круглый, потому что светло вдруг стало. Голову поднимаю, а прямо передо мной существо сияет с золотыми крыльями, на которых цветы растут, и сотней разноцветных глаз смотрит в мои, поставив пушистые лапы в грязь, и тяну к его милой голове варежку, чтобы погладить, а оно взмывает в небо и летит быстро-быстро, пока не превращается в одну из звезд, а под железкой хлопает дверь.

– Но… – Мелани обескураженно смотрит на открытую дверь вертолета, вокруг которого ветер треплет цветы, – ты обещала. Я ведь все съела.

– Вот не ври, Мел, – Аня поправляет рюкзак на плече. – Рыбеху не доела, – с утра над лугом собрались, да так и остались тяжелые серые облака. Над холмом, что темнеет далеко впереди, сверкают молнии. Поежившись, Аня берет Мелани за руку. – Ну ладно. Что там было?

– Пузырек, – восторженно шепчет Мелани.

– Точно. А на пузырьке написано: «Выпей меня». Она думает: «А вдруг отрава?»

– И правда, – кивает Мелани, поднимая воротник широкого черного пальто.

– Ну она посмотрела, не написано ли, что отрава, и выпила, – Аня весело щурится. – И знаешь что, Мел? – та испуганно распахнула глаза.

– Умерла?

– Ну как умерла-то, если она мне это рассказала потом, – смеется Аня. – Она совсем маленькая стала, – показывает пальцами, – вот такая.

– И смогла пройти в дверь, – довольно кивает Мелани.

– Хрен там. Ключ-то она на столе оставила, – Аня смотрит на экран айфона. – Мел, пора мне. Вечерком расскажу, что дальше было.

– Хорошо, – Мелани гладит ее по щеке. – А куда ты летишь?

– Да глупости всякие скучные.

– А может, тогда не полетишь? – шепчет Мелани.

– Я делишки сделаю, – Аня встает на носки и целует ее в губы, – и сразу к тебе. Держи вот, – расстегнув цепочку, она надевает на шею Мелани подвеску с котом.

– Спасибо, – та осторожно трогает блестящую морду.

– Я быстро, – улыбается Аня и, закинув рюкзак в кабину, забирается следом. Растянувшись на широком сиденье, она шлет Мелани воздушный поцелуй, и дверь закрывается. Прижав ладони к груди, Мелани смотрит, как цветы жмутся к земле, и вертолет поднимается, а затем быстро уменьшается в небе, превращается в точку над далеким холмом и пропадает.

– Мелани, пойдем к Саре, – говорит Ульяна, которая сегодня в джинсах и черной водолазке.

Мелани кивает, и мы шагаем в сторону особняка. Деревья над дорогой качаются и громко шелестят листьями, а небо нависает над ними густыми серыми разводами. Наклонившись, Мелани срывает розовый цветок.

– Смотри, какой красивый, – она показывает его Ульяне. – Даже лепесточек один голубой, – и разглядывает его, прижав к груди. – А тут, оказывается, жучок сидит, – подняв глаза, Мелани встречается со мной взглядом. – А у тебя все хорошо?

– Ну да. Мелани, а можете о вашей музыке рассказать?

– Музыке? – она непонимающе смотрит на фиолетовые деревья на левой стороне дороги, а я сбрасываю звонок от Насти.

– Ну которой Вика с Линой научиться хотят.

– А, – улыбается Мелани. – Это не музыка.

– А что? – она прячет лицо за высоким воротником пальто.

– Картинки, – и переходит, провожая взглядом что-то в небе, на другую сторону дороги, где под низкими ветвями тоже тянется кирпичная дорожка.

– Понятно.

Мы шагаем вдоль деревьев, а потом сворачиваем на другую, что убегает влево между толстых стволов. Между деревьев появляется все больше высоких сосен, а вскоре из-за них выглядывает минималистичный одноэтажный дом из стекла и дерева, который, будто прижавшись к траве, широко раскинулся в стороны. Деревянные перекрытия и плотно занавешенные стеклянные стены плавно изгибаются, уступая место большому поросшему мхом камню. Под тонкой крышей слева видна белая столовая, из которой, окруженный аккуратно подстриженными кустами, тянется длинный бассейн.