Виктор Улин - Нина

Сейчас речь шла не об удовольствиях, а всего лишь о гормонах.

По крайней мере, так стоило полагать.

И все-таки что-то царапало душу.

Волков косился на коленки Антонины Максимовны, поблескивающие капроном между распахнутых пол плаща.

Усталые, они не переживали ни о чем, однако оставались женскими коленками, за которыми распахивались врата рая.

Жену Волков любил и уважал как человека, за все годы брака не совершил ни одного некрасивого поступка по отношению к ней.

Но ситуация допускала Соломоново решение: гормоны он мог получить старым мальчишеским способом, слить в стаканчик, потом передать шприц.

Это успокоило, джип поехал бодрее.

Окраинный район, в городе именуемый « Черниковкой », был полупромышленным.

Здесь имелась лишь одна приличная улица – Первомайская, оформленная в стиле позднего Сталинского классицизма.

Открываясь пропилеями из помпезных восьмиэтажек, она широко бежала под гору и напоминала что-то московское, хоть и уменьшенное до смехотворности.

Остальные кварталы были застроены кое-как.

Дом, стоящий среди серых тополей на углу прямой улицы Герцена и зигзагообразно-ломаной Кольцевой, был страшней, чем Навуходоносор.

Двухэтажный, слепленный непонятно из чего, с дощатыми фронтонами и большими мелко переплетенными окнами, он прогнил насквозь.

Из облупленного фасада выступали то ли эркеры то ли балконы, обшитые все теми же досками, черно-бурыми от старости.

Фундамент ушел в землю; ступеньки крыльца вели не вверх, а вниз.

Зимой здесь наверняка стоял болотный холод, а летом – сырая турецкая жара.

И, без сомнения, круглый год досаждали комары.

В подъезде было полутемно, перилам ободранной лестницы не хватало балясин.

Где-то наверху раздавались отвратительные детские голоса.

Железисто несло самогоном; вероятно, его варили тут постоянно.

Квартира №1, куда привела Антонина Максимовна, занимала половину первого этажа.

У входа стояли какие-то ящики, мрачный коридор смотрел плотно закрытыми комнатами.

Лишь у дальнего конца падал мутный отсвет: там, видимо, была кухня со стеклянной дверью.

Веяло специфическим запахом жилища, в котором не предусмотрено ванных комнат, а горячая вода есть только из полуживой газовой колонки.

Просевший пол, казалось, источал миазмы подвала.

Трудно было представить, что в городе-миллионере, столице субъекта, украшенной сталагмитами московского пошиба, еще сохранились такие клоаки.

Щелкнул выключатель.

Под потолком вспыхнула желтая лампочка без абажура; от нее стало еще темнее.

– Тонюшка, это ты?

Дрожащий старушечий голос раздался откуда-то из глубины.

– Я, мама, я! – ответила Антонина Максимовна, с грохотом запирая замки. – Посиди у себя. Привела нового доктора, будет меня лечить.

Повесив куртку и разувшись, Волков прошел за хозяйкой.

Комната была огромной и напоминала мебельный склад, куда некуда ступить.

Справа возвышался гардероб – громоздкий, как отколовшаяся скала.

В получившийся альков втиснулась деревянная кровать на ножках.

Она относилась к категории, которая в советские времена позиционировалась « супружеской », хотя была чуть шире современной полутораспальной.

Вероятно, конструкция грохотала, как ткацкий станок.

Красное покрывало резало глаз.

Сбоку поднимался ковер с красно-черным орнаментом.

На изголовье смотрело бра в форме тюльпана, шнурок отчего-то покачивался.

У стены примостился сильно поцарапанный журнальный столик.

Около него стояли два кресла – тоже советского образца, с лакированными боковинами.

Дальше тянулся еще один шкаф, книжно-посудный.

Остальное пространство заполнили кособокие стулья, тумбочки, еще что-то, вряд ли используемое в быту.

В торце раскинулось огромное окно, наглухо затянутое тюлем.

Слева от него открывался узкий проем без двери: то ли вход в смежную комнату, то ли выгороженная кладовка; там тоже виднелся какой-то хлам.

На единственной пустой стене висел классический гобелен « Возок Наполеона ». Вероятно, тут когда-то стояла еще одна кровать, но ее увезли, а императора бросили умирать в немытой России.

Внося последний штрих в неуют жилища, дрожал плотный дух лекарств.

Пузырьки и коробочки стояли на столике, на полках шкафа, даже на телевизоре, который темнел в углу.

Волков подумал, что от жизни в таком доме, такой квартире, такой комнате даже при наличии гормонов можно впасть в депрессию и повеситься.

– Садись, – сказала Антонина Максимовна

Он опустился в кресло.

– Обедать будешь? – продолжила она.

– Да нет. Спасибо, Ниночка, я уже пообедал.

На самом деле по пути в аптеку Волков подкрепился парой хачапури, перехваченных у ларька.

Они лишь усилили голод; сейчас он, по штампованному выражению, был готов съесть слона.

Но от мысли о здешней кухне, где наверняка несет канализацией, а на столе лежит заскорузлая клеенка, обедать расхотелось.

– Тогда кофе? Он, правда, старый, года три стоит, еще от зятя остался, я-то не пью, давление.

– Давай, – согласился он.

Даже старый кофе мог перебить лекарственную вонь, от которой замутило.

– Хорошо. Тогда пойду вскипячу чайник. Выпьешь на дорожку.

– Какую дорожку?

– Как какую? Ты меня привез, спасибо. Переведешь дух, сядешь в свою роскошную машину и поедешь дальше.

– О том, что машина у меня роскошная, не спорю, – Волков кивнул. – Но как это « поеду »? А… лечение?

– Какое « лечение »?..

Антонина Максимовна повернулась всем корпусом.

–…Юрка, ты что? офонарел?

– Почему « офонарел »? – возразил он. – Нина? зачем сюда ехали вообще? Мы, кажется, обо всем договорились.

Сняв плащ, оставшись в черной юбке и белой блузке, бывшая лаборантка вновь сделалась привлекательной.

Бюст за минувшие годы стал еще более обильным, талия выглядела неширокой.

К тому же она где-то походя намазалась розовым маслом, подходящим к нынешнему возрасту лучше, чем духи « Инсолянс ».

Мысли о жене куда-то ушли, идея насчет стакана и шприца показалась глупой.

Дело стоило довести до точки.

– Разве нет?

– Бесстыдники мы с тобой! – она закрыла лицо руками. – Надо же до такого договориться! Слушай, давай считать, что пошутили. Я тебе налью кофе, и ты уедешь по делам.

Возможность все свернуть, не теряя хорошей мины, встала в полный рост.

Но сворачивать уже не хотелось.

Колени Антонины Максимовны казались красивыми; только дурак мог отказаться от обладания ею.

Живот, обтянутый черной юбкой, был прежним.

Волков почувствовал, что ему опять есть чем туда прижаться.

– Нет, Нина, – ответил он. – Не пошутили. То, зачем приехали, серьезно. Твое здоровье надо поправлять. Раздевайся и ложись. Буду тебя лечить.