Денис Соболев - Злые времена. Книга первая

От мрачных размышлений меня отвлек брат. Он хлопнул меня по плечу, призывая остановиться. Мы как раз въехали на главную городскую площадь перед администрацией, до ОРСа нам оставалось около километра.

– Глуши мотор.

Я молча заглушил двигатель, и на нас упала тяжелая, как бетонная плита, тишина.

– Ты чего?

– Тссс – брат прижал палец к губам. – Прислушайся.

Я даже дыхание задержал, пытаясь хоть что-нибудь услышать, но тщетно. Полное отсутствие звуков давило на голову. Вдруг зверски захотелось заорать, громко, изо всех сил, чтобы только сломать эту тишину.

– Слышишь? – брат вопросительно посмотрел на меня.

– Неа. А чего я должен услышать?

– И я не слышу. А это плохо, брат. Это значит, что живые если и есть, то в город они не выходят. Ни одного следа, ни звука, ничего. А это в свою очередь означает как минимум две важные вещи. Первое – все доступные ресурсы пока еще доступны, и можно неплохо затариться. И второе…

Его прервал звук выстрела. Стреляли из ружья где-то в районе стадиона «Шахтер» метрах в пятистах от нас. Брат резко обернулся в ту сторону, скинул ремень «ксюхи» с плеча и снял автомат с предохранителя. Сделал он это одним слитным движением. Взгляд стал жестким, движения плавными. Куда делся здоровый увалень с повадками неадекватного медведя?

– Поехали помалу, только не шуми.

– Куда?

– К стадиону. Надо посмотреть, кто стрелял. Есть живые, есть!

Я тронул снегоход и потихонечку пополз в сторону Треста (так у нас называют кольцо, на котором расположен стадион). Выстрелов больше слышно не было. Зато метров через двести мы увидели медленно бредущего на лыжах мужика, который тащил за собой санки. Выглядел мужик странно. Дорогая кожаная куртка, джинсы, валенки и здоровенный малахай. На плече висело ружье, вертикалка. Брел мужик строго поперек кольца как раз в сторону стадиона. Красивая отделка трибуны была снесена ударной волной, но сама трибуна стояла как ни в чем не бывало. Нас мужик не слышал.

– Догоняй, побыстрей только, чтоб не успел среагировать.

Я вывернул газ, и снегоход с утробным рыком прыгнул вперед. Через десяток секунд мы поравнялись с мужиком. Он нас, конечно же, услышал и только начал оборачиваться. Брат хлопнул меня по плечу и чертом соскочил на снег:

– Здоров, друг. Тихо, тихо, не лапай ружье. Ты чего здесь?

Мужик хмуро и с немалой долей испуга глядел на нас из-под косматой шапки. Ружье осталось висеть на плече.

Я кинул взгляд на санки и разглядел, что там лежит ротвейлер, из его носа протянулись две кровавые вожжи.

– Здорово – тихим бесцветным голосом сказал наконец мужик. – Вы кто такие?

– Люди мы. Ты пошто собачку обидел, изувер?

– Жрать что-то надо.

– Чудак человек, в любой магазин заберись и затарься едой. Собака – друг человека, в нынешних условиях очень полезная зверюга. Ты один?

– Теперь один – мужик сплюнул.

– А куда идешь?

– Туда – мужик мотнул головой в сторону трибуны.

– Живешь там?

– Теперь да.

– А ружье откуда?

– Мое.

– Ты вроде как не рад нас увидеть?

– А чему радоваться?

– Тому, что мы живые.

– Мне и одному нормально. Теперь…

– Давно в город выходишь?

– Неделю уже.

– А неделю что ел?

– Там под трибуной сторож жил, у него припас был.

– Что со сторожем?

– Умер через два дня после взрыва.

– Сам?

Мужик непонимающе уставился на Леху и ничего не ответил.

– Что с семьей? – брат заметил на его пальце кольцо.

– Нет семьи… теперь.

Помолчали немного, затем брат снова принялся за расспросы.

– Что дальше делать думаешь?

– Лета дождусь и в деревню уйду.

– В какую деревню?

– На Чумыш.

– Еще живых видел?

– Только собак и крыс.

– Много собак?

– Много.

– В чем-нибудь нуждаешься?

Мужик подумал пару минут, затем сказал неуверенно:

– Три патрона осталось всего.

– Патронами поделимся. Слушай, мы на Советской, 20, у паспортного. Знаешь где это?

Мужик кивнул.

– Если прижмет, приходи. Спросишь Леху или Саню.

Мужик снова кивнул. Я отсыпал ему пару десятков патронов, и он развернулся, чтобы уйти.

– И это. Как зовут тебя?

– Михаил.

– Вот и добре. Миш, не стреляй собак больше. Попробуй в какой-нибудь магазин пробраться.

Миша пожал плечами и двинулся дальше. Мы проводили его взглядами:

– Как думаешь, брат, а у него крыша не протекла случаем? Очень уж он неразговорчивый. И людям не рад.

– Мало ли что. Сам же слышал, он семью потерял.

– Я к тому, что ты его к нам позвал. Нужно ли?

– Сейчас каждый человек нужен, нам нужно становиться сильными. Ладно, поехали в ОРС…

Ворота на территорию ОРСа были закрыты и занесены снегом примерно наполовину, да и само одноэтажное здание почти скрылось за снежным бруствером. Что показательно, никаких следов пребывания человека видно не было.

– Что-то мне подсказывает, что ворота нам не откроют.

Брат ничего не ответил. Он привстал и внимательно вглядывался то ли в здание, то ли в идеально ровный сугроб, за которым оно пряталось.

– Гляди, курит боец. Курит, засранец. Нету на него нашего взводного. Тот за такие залеты окурки о лоб тушил – еле слышно проговорил брат.

Я пригляделся и только сейчас заметил легкое облачко синеватого дымка от сигареты, висевшее над сугробом.

Леха гаркнул во всю мощь легких:

– Боец-боец, а мы тебя видим. Выходи давай, дело есть.

В ответ ни звука.

– Не вынуждай меня самого подходить. Я с тобой миндальничать не стану, сдам тебя начальству с потрохами, и всех делов.

Тишина, ни звука.

– Ну, как знаешь – брат аккуратно ступил на снег и сразу провалился по колено. – А знаешь, боец, я тебя сдавать не стану – зло произнес брат. – Я за каждый свой шаг в твою сторону буду тебя в душу бить.

Добравшись до ворот, брат вцепился в одну из труб, из которых ворота были собраны, и полез наверх. Из-за сугроба тут же раздалось грозное:

– Стой, кто идет!

– Я это, я, солдатик. Ты, главное, не уходи никуда, мне с тобой переведаться надо.

Над сугробом показалась голова в лихо заломленной на затылок шапке, а следом и ствол такой же, как у брата, «ксюхи». Румяный и с виду абсолютно деревенский паренек сурово насупил брови и сказал как мог строго:

– Еще движение, и стреляю на поражение.

Брат и не подумал останавливаться, только спросил весело:

– Эк ты в рифму высказался. Это тебя близкая расправа на лирический лад настроила или ты по жизни дурачок?

Я, видя, что паренек закусил губу и стиснул автомат, подхватил помпу и взял его на мушку. Мало ли, решит еще с перепугу стрелять.

Брат тем временем продолжал развивать тему:

– Я когда в армии служил, ну вот навроде тебя, так у нас в роте был такой вот стихоплет. Что ни вечер, так он с тетрадкой после отбоя под одеялом прятался. И стихи у него были такие… грустные. Короче, через полгода сделал он себе самострел, да неудачно. Бедренную артерию перебил и за пару минут кровью истек.