Максим Павченко - Заблуждение. Роман про школу. Том 2

Ставицкий окончательно двинул верхней частью ручки в сторону листа, и уже коснулся ею его поверхности, и уже начал было что-то там вырисовывать… Но тут же стало ясно, что что-то случилось, что-то все-таки пошло не так!.. И вскоре все убедились – проблема в ручке. Она перестала писать.

Ставицкий быстро нашел на столе пустой листок и начал пытаться что-то на нем начирикать, однако было уже очевидно: это бесполезно. Ручка не пишет, и ничто не может этого изменить.

– Вот видите, Таганов, даже ручка не хочет ставить вам «2», – заметил Ставицкий.

Оказалось, что запасной черной ручки у Юрия Александровича под рукой нет. Пришлось обратиться к нам:

– Класс, есть ли у кого-нибудь черная ручка? Пожалуйста, поделитесь на пару секунд.

Все по-прежнему молчали. Возможно, черные ручки были у многих, но вряд ли кто-то хотел оказывать Ставицкому такую услугу. Вот и Леша, сидевший рядом со мной, шепотом сказал мне:

– Я ему не дам!..

Положение Таганова не требовало комментариев. Костя был очень близок к невероятному для себя событию, и, пожалуй, все ребята, сидевшие в классе, понимали это – понимали, что в данный момент могут косвенно совершить настоящее историческое действо. Конечно, в любой другой день или момент они бы незамедлительно поделились ручкой со Ставицким, причем сделали бы это с радостью, спокойствием и должным почтением по отношению к Юрию Александровичу, – но только не сейчас! Не в ситуации, когда эта ручка так много решает.

Костя уже сидел за последней партой. Он сохранял спокойствие и безмятежность, иногда, впрочем, слегка озираясь по сторонам.

И вдруг вверх поднялась рука с черной ручкой. Это была конечность Сергея Бранько.

– Держите, Юрий Александрович! – весело произнес Сергей.

Ставицкий подошел к нему, и я успел заметить на лице нашего историка несколько удивленный взгляд. Можно лишь догадываться, о чем в этот момент подумал Юрий Александрович. Однако он взял ручку и подошел к столу. Журнал был раскрыт, ручка – тоже, и теперь ничто не могло помешать печальному факту получить официальное закрепление. Рука Ставицкого не дрогнула, – напротив, она очень уверенно вывела результат, даже как-то слишком быстро, как будто хотела поскорее покончить с этим и более не вспоминать, – именно так Константин Таганов получил свой первый «неуд» в этом году, – а, возможно, и за все время учебной деятельности.

Юрий Александрович, отдавая ручку Сергею, заметил:

– Такая яркая. Видимо, качественная.

После этого урока мы не спешили выходить из кабинета – следили за Костей. И я не стану скрывать, что нас интересовала его реакция. Мы все были одержимы какими-то ожиданиями: кто-то, например, предполагал, что он захочет разобраться с Бранько и сделает это прямо сейчас, кто-то – что он подойдет к Ставицкому, дабы узнать о возможности исправить оценку; еще были догадки о том, какие Костя начнет придумывать планы, чтобы ликвидировать свою неудачу в журнале, – все как одна бредовые, на мой взгляд, и совершенно не в духе Таганова… Но нет! Костя совершенно спокойно вышел из класса, – при этом на лице его не выражалось никаких отрицательных замыслов.

Юрий Александрович, казалось, и сам ожидал, что Таганов захочет обратиться к нему. Более того, он даже приготовился к этому: встал, поправил костюм и сделал умный вид, посмотрел на Костю… Однако тот ветром просвистел мимо него, даже не произнеся ничего на прощание.

Ставицкий постоял еще немного со своим профессорским лицом и, кажется, даже не услышал, как попрощались с ним мы. Очевидно, удивление по-прежнему заполняло все его сознание.

После этого события вектор тем переместился в сторону непонимания по отношению к Косте и осуждения действия Бранько. Однако тот лишь отвечал:

– Я просто помог учителю.

– Лучше бы не помогал, – говорил кто-то в ответ.

Подчеркну, что я ругаться с Бранько не стал. Мне было просто очень противно на него смотреть, – впрочем, как и на всем протяжении времени с шестого класса. Я мог бы, конечно, заняться предъявлением к нему определенных претензий, но решил не делать этого – меня все еще одолевало желание понять и проанализировать решение Кости. Оно было для меня настолько неясным, насколько очевидным и предсказуемым виделся мне поступок Сергея.

Это было, однако, еще начало. Далее в четверг на алгебре Никанорова стала озвучивать результаты контрольной работы по теме «Интегралы»:

– … Подковальникова – 4, Ветров – 5, Караванная – 3, Московский – 3, Топоров – 2, Хатов – 4, с минусом от школы до дома, Лавров – 3, Шпалов – 3, Мец – 2, Гущин – 3, Таганов – смотрено,…

Тут она внезапно остановилась.

– Стоп, что за?.. Смотрено? – она будто не поверила своим же словам и еще раз посмотрела на работу Кости.

Вопрос, обращенный к самой себе, явно застал ее врасплох. Действительно, откуда это вдруг в чинном ряду оценок появилось слово «смотрено»?

Класс тоже недоумевал. Один только Костя сидел на пятой парте близкой к окнам колонки с полным безразличием к сказанному и слушал музыку.

Наконец, Никанорова стала понимать, что к чему:

– Да, Таганов… вот что интересно: я проверяла вашу работу два раза, но так и не смогла ее оценить.

Костя понял, что обращаются к нему, снял наушник и спросил:

– А в чем дело?

– Дело в том, – отвечала Никанорова, – что ваша работа тянет максимум на тройку. Но у вас тут столько исправлений, что даже ответ не везде ясен.

– У меня не было замазки, – сказал Костя.

– Нет, про замазку мне не рассказывайте. На ЕГЭ ее все равно не будет! – заметила Никанорова.

– Жаль.

– И как странно вы рисуете интеграл! – возмутилась она. – Он у вас больше похож, пардон, на вантуз для туалета.

Это были мгновения явного смеха. Повеселился и Костя.

– Я не думал, что так получится… – смеясь, проговорил он, и успокоился.

Общий же смех в классе не проходил.

– Я смотрю, вам очень весело… – заметила Никанорова. – Что ж, посмейтесь, пока ЕГЭ не наступил. Вы же, Константин, – обратилась она к Таганову, – имейте в виду, что работу эту вам придется переписать. И желательно в течение недели. А иначе я отдам ее на изучение Людмиле Арнольдовне, – и тогда разбираться будет она сама.

– Нет, я лучше перепишу, – сказал Костя.

– Это правильно, – заметила Никанорова. – А вообще… очень странно, что вы так написали эту работу. Фактически это «2», – заявила она, тряся соответствующим листком в руке. – Неужели вы так плохо разбираетесь в интегралах?

– Не знаю.

В этот момент кто-то пошутил, что после ассоциации с вантузом он станет разбираться в них лучше, – и в классе опять поднялся смех. Так как это был укор в сторону Кости, то ржали уже не все, но Никанорова и здесь поспешила ответить: