Иван Шестаков - Реприза

На одной из квартирных посиделок я ненароком увидел Катю в чужих объятьях. В тот день я впервые напился так, что остаток вечера провел над унитазом.

«Просто я боялся», – пишу я.

«Даже после выпускного?» – спрашивает Катя.

После выпускного мы долго не виделись. Лишь изредка переписывались. Я знал, что она встречается с каким-то улыбчивым парнем, а меня устраивало одиночество. А потом появилась Таня.

Если бы не встреча выпускников – не видать мне больше Кати. Отстранившись от галдящих одноклассников, мы перекидывались словами лишь друг с другом, прямо как в детстве мячом. «Небось, уже детьми обзавелась?» – с испуганным смешком кидаю фразу. Вспыхнувшими глазами она ловит подачу, а затем швыряет обратно: «Для начала мужиком надо обзавестись». Хватаюсь за ее слова и с силой толкаю: «А прежний куда делся?» А она отбивает ухмылкой: «Сбежала».

После этого вечера мы много переписывались. Пока делились планами на будущее, упомянул: «…а еще было бы неплохо замутить с тобой». Конечно, это была шутка. Но шутка не случайная. Возмущаться Катя не стала, а лишь отметила, что замутить с ней совсем непросто. А еще напомнила про Таню.

Таня уже болела. Но тогда я еще не оставлял попыток помочь ей. Поэтому шутка осталась шуткой.

«Я не мог бросить девушку», – признаюсь я.

А потом мне написал одноклассник. В сообщении была лишь пара слов: «Катя погибла».

На пляже я остался один.

Случилось это на трассе. Байк вместе с Катей вынесло на встречку. Она неслась, как ей казалось, навстречу жизни, а ее поджидала смерть. Мажор, бывший с ней, выжил, а ее намотало на колесо фуры.

На похороны я не поехал. В гробу ее не видел. Может быть, поэтому я до сих пор не верю в смерть Кати. Ну как одно сообщение может вычеркнуть из жизни человека? До сих пор воспоминаниям я верю больше, чем словам на экране. Ведь вот та девочка на берегу реки стоит за колыхающейся занавеской памяти. Стоит ее отстранить рукой…

«Ты любил ее?» – спрашивает Катя.

«Нет», – признаюсь я.

«Тогда в чем была проблема?»

«Я не мог оставить ее одну».

«Из жалости, что ли?»

«Она болела. Я боялся уйти. Думал, это ее окончательно подкосит. Я и сейчас этого боюсь».

«Значит, из страха и жалости».

Я нависаю над экраном.

«Дело не только в этом», – отбиваюсь я.

«Слушай, я уже мертва. Меня можешь не обманывать. Ведь я никому не проболтаюсь. Как там говорится? Я – могила? Ха-ха-ха».

«Очень смешно».

«Знаешь, что самое смешное? Ты боишься за других и переживаешь за них, потому что разучился бояться и переживать за себя. Ты импотент, Женя».

«Не неси ерунды. О чем ты?»

«Ты готов страдать за других, лишь бы не страдать за себя. Тебя уже давно не пронзал страх за самого себя, и в глубине души ты жалеешь об этом. Ты согласен искупить грехи других и выстрадать за них. Согласен, чтобы тебя распяли. Ведь тогда не нужно будет думать о собственных грехах и собственных страданиях».

«Это чушь! Слушай, ты меня совсем не знаешь. Мы не общались гребаную кучу лет, а сейчас ты и вовсе гниешь под землей!»

«Ох, поверь, я знаю о тебе лучше, чем ты сам».

«Тогда какого хера ты интересуешься, как у меня дела?»

«Живые ведь тоже пишут эту фразу, чтобы просто завязать разговор».

Я вновь хватаюсь за экран, чтобы захлопнуть его, но в глаза бросается сообщение:

«А ведь ты когда-то был способен на поступки. Ведь плюнул же ты в платок классной».

Отпускаю экран и с негодованием трещу клавиатурой.

«Какой же это поступок? Я этого плевка потом стыдился».

«Только мертвые не стыдятся. Ты наплевал на приличия, чтобы выразить свой протест. Разве это не поступок?»

«Я просто поддался собственному негодованию. Какой же это протест?»

«Сейчас для протеста и этого достаточно. Кроме того, порой достаточно поддаться собственным чувствам, чтобы спасти человека».

«Ты хочешь сказать, что я повинен в твоей смерти?»

Конечно повинен! Ты же постоянно думаешь об этом! Если бы тебе хватило смелости произнести нужные слова, то Кати не было бы в тот вечер на шоссе! Она была бы цела!

«Нет, я говорю не о себе».

О ком же тогда?

Вдруг телефон начинает дребезжать.

«Ответь уже», – приходит сообщение.

Я начинаю набирать:

«Это не звонок, а…»

Будильник надрывается под самым ухом. Дергаюсь. Остатки сна сползают с меня.

Долго лежу, уставившись в потолок. Тишина вдавливает в постель.

Таня еще спит? Или ушла? Ушла насовсем…

Встаю и иду в ванную. Никто меня не приветствует. Никого и нет. Даже Пима.

Умытый, посвежевший, захожу на кухню. Пустота.

Где же все?

Крадучись, проникаю в мастерскую. Черные пятна на холсте переплелись в размытый силуэт – то ли бабочка, то ли череп.

А была ли Таня вчера ночью дома? Может быть, я приехал в пустую квартиру?

Заглядываю в спальню.

Таня, укутавшись в одеяло, свернулась на краешке огромной кровати. Пим растянулся у нее в ногах.

Осторожно сажусь рядом. Глаза кота открываются. Он вскидывает мордочку, но, как только узнает меня, вновь утыкается носом в лапки-варежки.

Спасибо, приятель, что стережешь ее сон вместо меня.

Таня спит напряженно, сосредоточенно. Губы сжаты в тонкую линию, она жмурится. Ее пальчики вцепились в край одеяла. Она словно за что-то ухватилась и боится отпустить.

Хочется хоть как-то помочь ей. Кладу ладонь на ее бедро, но она брыкается, и я убираю руку.

Возвращаюсь в гостиную и начинаю писать статью. Пока строчу, кромсаю бутерброды. Тарелка пустеет, но этого я не замечаю – весь в работе. Со строки на строку я перескакиваю удивительно быстро. Наверное, вспоминаю текст из сна.

Ближе к концу начинает казаться, что вот-вот должна написать Катя. Несколько раз сворачиваю текст и проверяю сообщения. В итоге не выдерживаю и сам забиваю ее имя в списке друзей.

Катина страница похожа на могильную плиту. Вместо эпитафии статус. Вместо надгробной фотографии – аватарка. А вместо цветов – соболезнования, написанные пользователями на стене.

Кликаю по аватарке. Теперь она занимает весь экран. Точно такой я и запомнил Катю на встрече выпускников. Улыбка как ранний рассвет. По-доброму хитрые глаза сверкают зарницей.

«Я тебя знаю больше, чем ты сам».

Воздух в груди тяжелеет и давит на грудь. Не вдохнуть и не выдохнуть.

– Женя, – рядом раздается голос. Я вздрагиваю. Напрасно, это Таня. Она стоит, облокотившись на дверной косяк. Футболка на ней едва прикрывает бедра.

– Чай будешь? – спрашивает Таня.

Какой странный вопрос. Она и правда хочет встретить утро в моей компании?

– Буду, – отвечаю я, ничего не поняв.

Слушаю, как на кухне громыхает посуда. Мысли липнут к улыбке покойницы и к стройным ногам Тани. Нет, даже не к ногам, а к тому, что выше скрыто краем футболки.