Иван Шестаков - Реприза

Совсем не это я ожидал услышать.

– А с чего вдруг такая честь?

– Мы знаем, что вам запретили написать статью про выставку Максимова. Это несправедливо. Поэтому мы хотим помочь вам опубликовать этот материал.

– Я так понимаю, помощь будет оказана и в финансовом плане?

– Конечно. Подъезжайте сегодня к двум часам в наш офис.

– Хорошо, а…

Меня обрывают гудки.

Теперь Таня сможет сказать родителям, что я просто сменил работу.

Телефон вибрирует. Пришел ответ на сайте знакомств.

«Да, можно встретиться. Как насчет сегодняшнего вечера?»

Какой удивительный сегодня день!

По заснеженным улицам я добираюсь до стеклянной высотки. Встречают меня охранники. Они глядят на меня с подозрением. Так смотрят, когда отказываешься угостить сигареткой, говоря, что не куришь. Я объясняю, что мне нужно в «Финанс групп». Охранники переглядываются, но все же объясняют, куда мне идти.

Захожу в лифт и поднимаюсь на пятидесятый этаж. Там я вновь натыкаюсь на огромного охранника, но этот уже в деловом костюме. Кроме того, он вежлив, насколько это возможно со сломанным носом и шрамом на подбородке. Обстановка полностью соответствует холодному дружелюбию амбала – на серых стенах висят радужные картины, а в углах извиваются гладкие металлические скульптуры.

Меня ведут по коридору. Пока проходим мимо офиса, взглядом ищу Диану. Безуспешно. Наконец, охранник оставляет меня наедине с закрытой дверью. На ней табличка: «Генеральный директор. Акуленко Виктор Григорьевич». Стучусь и захожу.

В конце длинного кабинета за столом сидит мужчина. Он поднимает взгляд, и на его лице тут же загорается улыбка.

Так, а вот и мой новый наниматель.

– А, это же тот самый борец с современным искусством, областными элитами и федеральной властью! – восклицает Виктор Григорьевич, встав из-за стола.

– Можно подумать, это вы написали все эти статьи про меня.

Директор подходит ко мне. У него крупное, приятное лицо. На голове ровный пробор. Рубашка обтягивает мощные руки и огромный торс. Ворот расстегнут. Ослабленный галстук безвольно висит.

– Нет, далеко не все. Но именно мы подняли эту волну, – глаза директора блестят. – Добро пожаловать, Евгений.

Виктор Григорьевич пожимает мне руку.

– Спасибо. Рад знакомству, – я догадываюсь ответить.

Улыбка на лице директора расползается еще шире. Вспоминаю про черные кляксы на холсте.

– Знаешь, чего не хватает всем этим статьям? – спрашивает он, хитро щурясь.

– Чего же? – я изображаю заинтересованность.

– Тебя, мой друг, – Виктор Григорьевич хлопает меня по плечу.

Теперь я разыгрываю удивление. Приподнимаю брови и раскрываю рот. Нет, пасть лучше не разевать. Слишком театрально.

– Все издания написали про тебя, но сам ты еще не высказался. Мы предоставим тебе такую возможность.

– Я могу написать все что угодно?

– Абсолютно все, что ты увидел на выставке Максимова.

– Это все здорово, но скажите – какой вам резон публиковать мое мнение об этой выставке?

Виктор Григорьевич усмехается.

– Что это, по-твоему? – спрашивает он, подойдя к странной конструкции. Она похожа на шкаф с выдвижными ящиками. Только ящики эти не имеют дна, да и расстояние между ними неумелый столяр оставил широкое.

– Когда не знаешь, что перед тобой, можно смело утверждать – это произведение современного искусства, – я чешу затылок.

– Точно. Это скульптура современного художника Дональда Джадда. Однако для непосвященного – это просто груда бесполезных досок. Я хочу подчеркнуть, именно практическая бесполезность во многом определяет искусство. Мы его ценим за другое – за тот смысл, который придаем ему сами. Например, Максимов вложил в свою выставку идею престижа. А я рассматриваю искусство как средство устранения конкурента.

– Искусство – это оружие.

– Что?

– Пикассо так говорил.

– Ах, настоящий художник.

– Значит, вы хотите, чтобы и я стал вашим оружием?

– Именно. От оружия больше проку, чем от бесполезного хлама. Согласен?

– А на постоянную работу возьмете?

– Конечно. С завтрашнего дня поступаешь в распоряжение Данила, главного редактора «Новостей Урала».

– Блеск.

– Свою статью передай ему.

– Будет сделано.

– Рад, что мы договорились. А цитату Пикассо я, пожалуй, запишу.

Мы прощаемся, и я выхожу из кабинета. Запоздало вспоминаю, что забыл спросить, сколько мне заплатят за статью. Хотя, пожалуй, это было бы лишним. И так понятно, что немало. Можно праздновать. Благо есть с кем.

Я возвращаюсь под хмурое небо.

До встречи еще несколько часов. Чем же заняться? Слышал, что в городе проходит мультимедийная выставка Леонардо да Винчи. Пожалуй, на нее и схожу.

Иду в музей. На кассе плачу за билет и захожу в темный зал.

Тут же натыкаюсь на самого Леонардо. По огромному экрану скользит его автопортрет.

Гений меня не замечает. Он уставился куда-то в сторону.

Видимо, чтобы подчеркнуть его безразличие к посетителям, на отдельный экран вывели его задумчивый взгляд. Кажется, что художник прямо сейчас размышляет над будущим шедевром. Даже как-то неудобно его отвлекать.

Крадучись, я прохожу дальше.

Под классическую музыку по залу плывут гигантские картины. Еще мгновение назад передо мной была пустота, а теперь возвышается стол, за которым восседают Иисус и апостолы. На соседних экранах мерцают лица всех участников трапезы.

Решаю присоединиться к ним и сажусь на мягкий пуфик. Но вскоре встревоженные лица апостолов пропадают, а на их месте возникает Мадонна с младенцем. Затем ее заменяет другая картина, где она уже в другом образе. Мадонны кончаются, и в ход идут современницы Леонардо. Вокруг меня начинают кружить девушки пятнадцатого века.

Внезапно все экраны гаснут, а когда загораются, с них уже улыбается Мона Лиза. Музыка грохочет. Множество одинаковых лиц парят в темноте. Рядом проплывает гигантская улыбка. На меня отовсюду взирают десятки глаз. Но все они пусты. В них нет жизни. Одни лишь пиксели.

Среди грохота я слышу шепот. Кажется, что он доносится со всех сторон, однако слов разобрать не получается. Я вскакиваю и осматриваюсь. Везде Мона Лиза.

Голову обхватывает боль. Бросаюсь к выходу.

Вдруг музыка смолкает. На экране передо мной возникает архангел, благословляющий Марию. Проношусь мимо него и выбегаю на улицу. Тут же меня вырвало.

Сил хватает дойти до первой стены. Я облокачиваюсь на нее и закрываю глаза.

Что это было? Неужели показалось? Может, звук глючил? А рвота?

Боль уходит. Лишь виски продолжают ныть.

– Вы будто из психушки сбежали, – рядом раздается голос.

Я открываю глаза. Передо мной стоит парень. У него пухлые губы, крупный нос и ежик волос на голове. На вид ему лет двадцать. На нем поношенная черная куртка, такие же поношенные джинсы и здоровенные башмаки.