Иван Шестаков - Реприза

Ну и франт. Не мог просто пройти мимо? И зачем он подслушивал?

– Вы верно расслышали.

Франт подходит и выдавливает улыбку.

– Позвольте узнать, откуда у вас такое скептическое отношение к выставке?

– Мой скептицизм не ограничивается только этой выставкой, а распространяется на все современное искусство.

Боже, как же претенциозно это прозвучало.

Губы над голубым платком искривляются еще сильнее.

– У вас имеются серьезные основания так полагать? Или вы просто хотите произвести впечатление на девушку?

Франт кивает моей спутнице. Она наклоняет голову в ответ. Они знакомы? В любом случае, сегодня этот мудила обломается.

– Естественно, я хочу произвести впечатление на девушку, ведь она – это самое интересное, что я повстречал на выставке. Ее красота неоспорима, а поэтому ей незачем нас обманывать. А каждая из представленных здесь работ пытается скрыть свое уродство эпатажем. И в этом нет ничего удивительного, ведь вся наша культура напоминает импотента, который до последнего пытается развлекать приглашенную на свидание женщину, чтобы оттянуть неизбежную комичную развязку.

Ну вот, уже лучше. Продолжай!

– Современное искусство пытается шокировать зрителя. Но когда удивление проходит, выясняется, что за ним ничего и не было…

– Вы утверждаете, что все здешние экспозиции пусты и бессодержательны, – франт перебивает меня. – Однако в каждую работу вложен глубокий смысл, который вы, вероятнее всего, даже не пытаетесь понять. Для вас привычнее, когда произведение искусства напрямую излагает зрителю свое содержание. Но современное искусство вместо этого вовлекает зрителя в дискуссию и…

– И предлагает тому додумать собственное содержание. Я вас уверяю, чем проще форма произведения, тем более старательно зрители пытаются прикрыть ее наготу надуманными смыслами. И я не говорил, что здешние экспозиции пусты. Нет, наоборот. Они сочатся лозунгами и манифестами. Но за этой кучей текста авторы пытаются скрыть отсутствие оригинальности и слабое исполнение. Так поступает несчастный студент, который не знает ответа на вопрос и болтает обо всем, кроме того, о чем его спросили.

Ну что, мудила, уже жалеешь, что влез в разговор?

Замечаю, что наш спор привлек гостей. Они останавливаются неподалеку и наблюдают. Должно быть, учуяли скандал. Сейчас будут ждать, кто кого растерзает, чтобы затем полакомиться остатками. Но я им точно не достанусь.

– Действительно, нынешние художники отдают предпочтение концепции, – возражает франт. – Форма определяется содержанием, а содержание диктуется современным миром. Авторы кропотливо анализируют окружающую их действительность, а через свои работы они сообщают нам о сделанных выводах. И если вы не понимаете эти работы – вы просто не понимаете мир.

– Художники так увлеклись анализом, что само по себе произведение их уже мало интересует. Им больше интересна концепция работы, ее описание, а не она сама. Тогда почему бы им просто не написать книгу?

Франт раскрывает рот, но я и не думаю останавливаться.

– К тому же художники уже давно не пытаются понять мир. Для них наша действительность непознаваема. С помощью творчества они создают ложную реальность с собственными законами и правилами. Вспомните, что говорил Пикассо: «Искусство – не есть истина, это ложь». А Кандинский утверждал, что художником руководит стремление к чистой абстракции как к единственной возможности обрести покой в неразберихе реальной жизни. Авторы вынуждены прибегать к обману, чтобы скрыть собственное бессилие. Они пытаются подменить настоящее ложным. Поэтому их работы столь абсурдны. Ведь они порождены столкновением разумного человека и неразумного мира. И вы защищаете эту ложь. Но вас можно понять. Ведь если изображать реальность правдиво, то натолкнешься либо на стены, либо на баррикады.

Кажется, я перегнул палку.

– Вы выходите за рамки, молодой человек. Прошу вас покинуть выставку.

– Кто вы такой, чтобы просить меня об этом?

– Организатор мероприятия и владелец этого помещения.

Не может быть. Максимов?

– Я настаиваю, – слова Дмитрия Александровича обретают твердость.

– Приятного вечера, – говорю я, киваю спутнице и устремляюсь к выходу.

А я еще боялся, что у Максимова не удастся взять интервью.

Весна, обнадежив своим внезапным появлением, скрылась, и город сковал холод.

Стоит прямо сейчас гордо уйти, но вместо этого я шныряю по улице, ожидая, что и сейчас девушка последует за мной. Но она так и не выходит, и я возвращаюсь домой.

Не уходи!

Я моргаю.

В глазах слезы.

Кончиками пальцев провожу по ресницам.

Действительно, слезы. Но почему? Ерунда какая-то. И кого я просил остаться?

Приподнимаюсь.

Снова ночевал на диване? Ах да, точно. Таня явно не хотела проводить со мной вечер и легла еще до моего прихода. Я побоялся ее разбудить и улегся в гостиной. Точнее, воспользовался этим предлогом, чтобы не идти к ней в кровать.

Вновь валюсь на подушку.

Кого же я звал? Мысли скользят по размытым образам и едва уловимым ощущениям. Ответ так и не приходит: воспоминания скрылись за темным занавесом сна. Осталось только чувство умиротворения. А еще трепет от соприкосновения с чем-то важным. Там, за порогом пробуждения, меня ждали. Там я был нужен. Как же хочется вернуться. Господи, как же хочется вернуться! Я словно держал за руку близкого мне человека, но его вдруг вырвали, оставив меня одного.

Я вытягиваю руку и сжимаю пальцы, но они скользят по пустоте.

Утерев слезы, я сажусь.

На кухне бряцает посуда. Значит, Таня уже встала.

Иду в ванную. На самом деле я хотел помочь Тане накрыть на стол, но в последний момент испугался и скрылся за первой попавшейся дверью.

Пока чищу зубы, набираюсь решимости начать разговор.

Ну, я готов.

Сплевываю и полощу рот.

Захожу на кухню. Таня в шортах и футболке пьет чай. Она по-прежнему не смотрит на меня.

– Извини, что тогда ушел, – мой голос звучит глухо и как будто со стороны.

– Ничего страшного. Все нормально, – произносит Таня.

Как может быть все нормально, если ты даже не смотришь на меня?!

– Наливай себе чай. Чайник только вскипел, – Таня продолжает механически произносить заученные реплики.

Такое ощущение, что я оказался на сцене, где мы разыгрываем постановку о будничной жизни счастливой пары. Что там дальше по сценарию?

Я наливаю в кружку заварку и разбавляю ее кипятком. Затем присаживаюсь рядом с Таней.

– И все же я не должен был уходить, – я пробую выйти за рамки постановки.

Таня наконец оборачивается ко мне. Но взгляд ее холоден и безразличен. Она не терпит импровизации.

– Я все понимаю, – она начинает вспоминать текст. – Мне бы тоже было противно находиться рядом с такой, как я. Опять я расплакалась в самый неподходящий момент. Но просто…