Марина Важова - Рассказы о Марусе. Ленинградское детство 60–70-х

В больнице температура спала, но суставы продолжали ныть и пухнуть. Самым паршивым было то, что Маруся не могла поднять головы от подушки: у неё сразу начиналось головокружение, подступала тошнота. Ещё она пила совершенно мерзкую «салицилку», которая не задерживалась в Марусином организме ни на секунду. Так что вскоре давать перестали, заменив порошками.

Бабушка приходила каждый день, усаживалась рядом с Марусей, доставала из сумки фрукты и печенье. Но Маруся ничего не могла есть, её продолжало тошнить. Она слышала разговоры вокруг и понимала, что дела её становятся всё хуже. Весёлый доктор, Михал Михалыч, который лечил Марусю, совсем перестал шутить. Он по несколько раз в день подходил к её кровати, щупал пульс, надавливал пальцами на похудевшие ноги и приговаривал: «Только и есть в тебе хорошего – твои вены». Они и впрямь были ровными и выпуклыми, медсёстры легко их находили и делали бесконечные уколы. Но постепенно вены стали проваливаться, покрылись частыми бугорками, и некуда уже было втыкать иголку.

Марусю перевели в маленькую, узкую палату, где стояло только две кровати: её и трёхлетнего мальчика Коли с врождённым пороком сердца. Коля лежал очень тихо, мама читала ему сказки и кормила с ложечки домашним бульоном.

Как-то ночью Маруся проснулась от света. В палате было много народа, Михал Михалыч отдавал отрывистые приказания, и сестрички несли высокую стойку с прозрачными трубками. А утром, когда Маруся открыла глаза, Коли в палате уже не было. Нянечка сказала, что его повезли на операцию. Она ещё хотела поговорить о Коле, но постовая дежурная сестра на неё строго взглянула и велела заниматься своими делами. Колю назад не привезли. После операции, сказала нянечка, дети остаются на хирургии, пока их не выпишут домой.

Так Маруся оказалась в палате одна. Она лежала в узкой, как пенал, комнате, единственное окно которой пропускало пятнистый свет. Маруся не видела, что там, за окном, не могла сесть и лишь догадывалась, что свет застревает в листве большого дерева. Она много спала, а просыпаясь, видела рядом с собой то бабушку, то тётю Женю – значит, сегодня выходной – то целую толпу в белых халатах. Это был консилиум врачей. Они решали, как лечить Марусю, чтобы она, наконец, поправилась. Потому что поправляться у неё не получалось. Невесомое и плоское под одеялом тело упорно не реагировало на новейшие лекарства, которые Михал Михалыч «доставал» в спецраспределителе. Ко всем неприятностям добавился слон: он сел к Марусе на грудь и мешал ей дышать. У слона было красивое имя: Миокард – так его называл доктор.

Дни тянулись бесконечно. По-прежнему делали уколы по несколько раз в день. Бабушка приходила прямо с утра, приносила то румяный бублик, то золотую грушу, говорила нарочито-бодрым голосом, и её мягкие щёки вздрагивали, как от плача. Маруся вяло откусывала кусок-другой и отворачивалась. Вены её больше никто не хвалил, а уколы доверяли делать только медсестре Валечке, которую специально приглашали из хирургии. Она умела не очень больно искать вену и всё время, пока искала, что-нибудь смешное рассказывала. Когда же у Вали был выходной, приходилось туго – другие сестры с её венами мучились и мучили Марусю. Она уже заранее принималась плакать, так что бабушка, если была в это время рядом, начинала трясти губами, а один раз сказала: «Не терзайте вы ребёнка, всё равно толку нет», – и не дала колоть. Михал Михалыч очень рассердился и даже пообещал больше бабушку не пускать, но потом всё же передумал.

Однажды Маруся проснулась среди ночи и поняла, что очень голодна. Она пошарила в темноте на тумбочке, нашла несколько слив и съела. Утром ей, как всегда, принесли кашу, которая обычно оставалась нетронутой. Маруся взялась и за кашу, но после пары ложек её вырвало. Зато какао она выпила – и без всяких последствий!

Так у Маруси появился аппетит, правда, весьма избирательный. Что-то она даже видеть не могла, а про домашний суп с фрикадельками думала не переставая, пока бабушка его не приготовила и не принесла в маленькой жёлтой кастрюльке, закутанной в несколько платков. Старшая сестра хоть и сказала, что кастрюли в больницу приносить не разрешается, препятствовать не стала.

Супчик отлично прижился и наружу не рвался. Повеселевший Михал Михалыч вновь принялся шутить и отменил уколы. А через несколько дней спросил, не желает ли Маруся спустить ноги с кровати. Он взял её за прозрачные ладошки, помог сесть. Подошли сестричка и нянечка – на подстраховку. И хотя Маруся ещё не встала, а только села и свесила ноги, у неё страшно закружилась голова и, если бы её не поддержали, свалилась бы с кровати.

Все были довольны, а когда пришла бабушка с кульком вишни, уселись вокруг Маруси, ели вишню и вспоминали других больных, которые сначала пластом лежали, а потом чудесным образом быстренько на ноги встали. Только Михал Михалыч им не составил компанию, а ушёл в приёмный покой к новым больным. Но сначала пообещал, что после выходных переведёт Марусю в общую палату, где много девочек.

Новая палата Марусе очень понравилась. Светлая, большая, с огромными, закруглёнными сверху, окнами. Теперь Маруся уже могла сидеть и крутить головой. В одном окне она видела крышу дома напротив с будочкой-голубятней и взмывающими по какому-то невидимому знаку голубиными отрядами. Будочка была окружена страховочными перильцами. В другом окне блестел купол церкви, и порой казалось, что голуби курсируют между куполом и своим домиком. Иногда рядом с голубятней появлялся мужчина в синем комбинезоне. Он выходил из слухового окна и, легко пробежав по краю крыши, взбирался почти на конёк по прислонённой лесенке. За оградой будочки его моментально облепляли голуби – видно, он держал в руках угощение – и они ещё какое-то время курлыкали там вместе, пока мужчина не делал короткий и резкий взмах, отправляющий голубиные отряды в просвет среди облаков.

Кровать Маруси стояла прямо у раковины, где все девочки и их мамы мелькали перед глазами. Но Маруся была этому даже рада, она закрывала глаза и представляла, что это её мама полощется в раковине. Вот сейчас она обернётся и протянет Марусе помытое яблоко. Мама собиралась приехать, но бабушка пошла на переговорный пункт и убедила её остаться. Всё же из Комсомольска-на-Амуре путь не ближний, да и Маруся, хоть и медленно, идёт на поправку.

Она была ещё слаба и много спала, но ей очень хотелось познакомиться с девочками. Лёжа калачиком, она разглядывала соседок, мысленно примериваясь, с кем бы подружиться. Девочки тоже проявляли интерес к новенькой, особенно старшая, Галя. В первый же день она подошла к Марусиной кровати и стала задавать бесчисленные вопросы. Сколько ей лет, с кем она живёт, чем болеет и долго ли здесь лежит. При этом она ни секунды не сидела на месте, выделывала фигуры возле спинки кровати, сотрясая её и двигая. У Маруси снова закружилась голова, и она захныкала.