Александр Макушенко - Дневники Чарльза Одиннела. Сериал

«Кто ты? Мальчик или девочка?»

– Ты мальчик, – сказала она снизу. – А я тот еще мальчик. Скоро будут дети. А у тебя их еще нет. Так кто из нас моложе?

– Хочешь полетать между звезд? Я хочу тебя побаловать галетами в невесомости.

– На галеты я согласен. – подумав, кивнул головой мышонок. – а вот кто такая невесомость, я не совсем понимаю.

– Это когда у тебя хвост ничего не весит.

Тот задумался.

– Я согласен. – задумчиво произнес мышь. – Теперь о главном, – его усы растопорщились и он сделал ножку. – ты меня снова накормишь, или все таки дослушаешь до конца?

– Можно совместить и то и то. – и я положил перед ним самую хрустящую галету, которую незадолго до этого собирался съесть сам, но уже с бульоном.

Он задумчиво похрустел галетой, но съев пару крошек и отошел в сторонку.

– Что случилось?

– Мою подругу съели.

– Ты уверен? Может, просто заблудилась?

– Лисы!!! – и тот заревел навзрыд.

– Давай тебя заберем в приличное место. Дети остались?

– Нет… она не успела их выносить. Мы только познакомились, но уже собирались оставить потомство. Если бы ты видел наш дом. Он тихий и сухой, уложенный листьями и пеплом вулкана. Там была нежная любовь…. И новые крысы по соседству.

– Ужас… – только и произнес я в ответ. И мы оба замолчали. Тот начал молча есть галету, запивая свои слезы молоком из блюдца, а я задумчиво жевал бутербродное печенье с коричневым напитком, полным питательных веществ, и думал лишь о том, как скоротечна жизнь, и падки мыши на любовь.

Тот наелся и, нахохлившись, замер над блюдцем.

«Наверное, о чем то задумался… или просто заснул»

Тот поперхнулся и посмотрел самым серьезным взглядом, который я когда либо видел.

– Мне тоскливо, – пояснил тот тихо и продолжил смотреть на оставшееся молоко в блюдце. Я ему только мог позавидовать. Свою подругу я ненавидел, но за что, уже не мог припомнить. Но у него была своя цель в жизни, удачливые крысы по соседству, и флисы в друзьях. Но свою подругу он не мог забыть, а я не мог вспомнить свою. Все заслонила та теорема добра и зла, что мы решали вместе.

– Познакомь – ка меня с одним из флисов? – постарался я его отвлечь от тягостных раздумий.

– С кем именно? – встревожился мышонок.

– Да с тем самым, который разговаривал с твоим пра-прадедом. Мне он кажется интересным.

Тот встрепенулся:

– Конечно, я тебя с ним познакомлю!!! – закричал он. – Он совсем уже старый, ему пять лет, но он очень жизнерадостный. Тебе понравится. Они огромные и свирепые хищники, но к мышам они добрые.

С этими словами он подскочил, и побежал к выходу. У выхода он повернулся и посмотрел на меня с укоризной:

– А зачем тебе флис? Я сам умнее. Он какой большой, а у меня еще больше ум, но ты умнее.

– Чем?

– Сам знаешь чем, – насупился тот. – ты меня успокоил. Не было никакой подруги. Была жена. А я ее обидел. И ее съели, когда она пошла погулять вечером. Знаешь, я никак не могу себе простить этого. Я ее обидел…

– Пошли к флису, – твердо произнес я и направился к выходу. Тот пошевелил усами и пошел на выход.

Шли мы довольно быстро. Впрочем, для песчанки это была обычная скорость перемещения, но я с трудом за ним поспевал. Буря уже давно стихла, и лишь пыль на листве и ветках деревьев указывала на то, что здесь прошел столб пыли. Пылевая буря… простая и спокойная, как на Марсе. Лишь пылевое облако на горизонте указывало на то, что мы избавились от не такого уж и прекрасного врага.

Забавно будет познакомится с флисом. Явно друг семьи. Это будет полезно и мне и мыши. Он хоть отвлечется, забудет свою потерю. Он страдал, это было явно видно. Мало какая мышь может так перетерпеть потерю супруга. Вообще, я о мышах мало что знал… и да… сколько ж мышонку лет, если он помнит своего прапрадедушку?

– Слышь, приятель, не торопись так, – задыхаясь от неимоверных усилий (было довольно пыльно) и от того, что ворот мне сдавил шею.

Тот послушался и слегка сбавил шаг. Теперь я мог за ним поспеть. Вот так мы и шли к флису.

– Да, кстати, – продолжил я беседу с задыхающимся от жары мышонком, – как выглядит твой приятель?

– Не мой, а семьи. С ним еще мой прадед водил дружбу. А со мной он не очень любит общаться… считает не слишком умным. Точнее, говорит, что мне еще слишком мало ночей, чтобы я так с ним разговаривал.

– А сколько тебе?

– Три месяца.

– Это немного…

– Я уже семью завел, а ты нет, – окрысился тот и продолжил свой безумный бег по ухабам зеленоватой почвы, покрытой мхом и травами, в которой барахтались лягушки, жуки и некоторые другие мелкие насекомые. Только камешков не было. Одни сугробы мрачной почвы, которая подвергалась десятилетиями то эрозии, но намывами, то просто неприличным количеством отложений, которые, как мне представлялись, были приличными только в девонском периоде.

– Неужели ты считаешь меня настолько юным или старым? – спросил я его в ответ. Тот ничего не ответил, только промычал нечто невразумительное и пошел дальше, но уже умеренным (как для мыши) шагом.

– Я знаю, что тебе много лет. Но не настолько ты умен, если якшаешься со мной после моего траура, не поздравив меня с приобретением семейства.

– Ты мне ничего не говорил, что завел семью. О флисах да, мы разговаривали, а о женах – почти не успели.

– Мою то съели, а твоя то что? Умерла при родах?

– Нет, просто вышвырнула из дома, когда я сделал предложение.

– А ты не мог ее просто оплодотворить в то время, пока она не знала, что ты ей будешь делать предложение?

Я поперхнулся.

– У нас за это в зиндан посадить могут.

– Что это?

– Это очень странная глубокая нора-яма, в которую садят преступников перед казнью.

– О, моя любимая норка так же выглядит. Ты не поверишь, там так уютно… я только натаскал туда коготков флиса.

– А он не был против?

– Это был другой флис, он только от них избавился.

– Тогда нет вопросов. Но зачем тебе была нора, тебе же всего лишь три месяца?

– Это уже самый приличный возраст, чтобы завести подругу. Но для этого надо было иметь приличное гнездо. Мы встретились уже давно, целых две недели назад.

Я тут только и задумался о том странном равновесии, различии потока дней жизни человека и мыши. Мне было уже много мышиных поколений, а ему стукнуло всего три месяца, а он уже со спокойной совестью завел себе норку и мышку. А я? Только-только диплом получил. И сразу в экспедицию. Сам. Без подвоха.

– Мышь, ты куда пропал? – окликнул я то мелкое создание, которое умчалось куда свет глядит. Ответа не было. Я приостановился. Перевел дыхание. И стал его звать дальше. Спустя пару минут я услышал ноты сомнения в его писке.

– Ты сам куда пропал? Я тебя звал-звал, а ты не отвечал. – и умные мелкие глаза – бусинки уставились мне прямо в глаза и не мигали. Только усы с негодованием шевелились.