Наталья Комлева - Выдумки о правде

– У вас есть пословица: подальше положишь – поближе возьмёшь.

– Так-то оно так, но Иткуль – это чёрт-те где от «ведомства Акинфия Демидова» и его папаши. Там не их владения. По-моему, там в то время вообще одни башкиры жили.

– Я поняла твою точку зрения, darling. А теперь давай посмотрим с другой стороны. Золото Демидовы добывали не только на Урале, верно? И даже более того, начали они копить золото с алтайских курганов, которые в их время назывались буграми. На Алтай их потянуло, правда, не золото, а серебро, которого не было на Урале. А мыслишка чеканить свою монету у них, видимо, довольно рано появилась. Однако золотые клады Демидовым, именно с Алтая и из Южной Сибири, привозили очень богатые: целые листы золота, на которых лежали покойники и их кони, «золотых зверей», посуду, массивные украшения. В представлении простых необразованных людей, которые служили и работали у Демидовых, всё это было неслыханное, сказочное богатство. Золото Полоза. И располагалось оно где-то на юге. Географии тогдашней России простые люди – творцы фольклорных мифов – явно не знали. Где он, тот Алтай, – кстати, в переводе «золотые горы» – Бог его ведает. «В тридевятом царстве, в тридесятом государстве», «доезжай – не доедешь». Может быть, в представлении простолюдинов-мифотворцев из Невьянска озеро Иткуль (башкирское название, а башкирский язык сходен с алтайским, тоже тюркская группа) и было аналогом неведомого и недостижимого Алтая? И доехать до него, в отличие от Алтая, можно, если гнать, как Айлып, сутки, не переставая, на четырёх переменах лошадей. Может, народные сказители где-то там и располагали полумифический Алтай? А чтоб обозначить трудности добычи золота Полоза, поместили его на скалу посреди озера да ещё в тайной пещере? «В сундуке заяц, в зайце утка, в утке яйцо, а в яйце смерть Кощея на конце иглы»?..

– Тебе не откажешь в остроте ума, Анна, но это очень хрупкая версия. Спустимся на землю, и ты сама скажешь, что это, скорее всего, малый Таватуй. Тридцать километров на юг, если уж тебе непременно нужен юг, от тогдашней горной столицы Демидовых Невьянска. По тогдашним понятиям тоже отнюдь не близко. Вспомни, у Гоголя Чичиков едет за десять вёрст к полковнику Кошкарёву, и у Костанжогло его провожают, как в целое путешествие, хотя и небольшое. А ведь это девятнадцатый век, а не начало восемнадцатого. А тридцать километров? Целое странствие. Поэтому Таватуй. А в фольклоре вполне могли сомкнуться представления о южном относительно Невьянска Таватуе и южном же недостижимом Алтае. Таватуй, Таватай, Алтай, Алтуй – для необразованного народа это практически одно. Простолюдины часто коверкали незнакомые им слова, приноравливая к известным.

– Ты мне лучше вот что скажи, – произнесла Анна в своей манере неожиданно перескакивать с одного предмета на другой. – Ты Украинцеву отзванивался? Вот иди в свой номер и прилежно перескажи все наши изыскательские беседы. Коротко, конечно, самую суть, а то мужик свихнётся. Он там, поди-ка, на стены мечется, чует беду неминучую, не знает, куда его засланный казачок подевался.

– Вот что, Ганя, приключилось. Акинфий узнал, что Никита Демидыч Беэру старинное золотое блюдо могильного золота отдать хочет в подаренье. А блюдо особое какое-то, что ли – про то мне не ведомо, не сказал Акинфий. Как Беэр приехал, Акинфий с ним пошептался, и говорит мне: «Уехать мне нужно на Шайтанку, там вроде золото появилось, так ты со мной поедешь». Я говорю: «Шайтанок-то у нас в округе пять, так на какую?» Он усмехнулся и говорит: «Про то я тебе потом скажу, а пока соберись в дорогу, коня на обычном месте в лесу привяжи да как стемнеет, ко мне в подклет приходи, обожди, значит, меня». Ну, жду я, где велено, выходит он в подклет и, вижу, несёт что-то, в платок завёрнутое. Да тяжёлое, видно. Спустились мы в подземелье, идём, а он и говорит мне: «Сейчас дойдёшь до пруда, да возле выхода монету вот эту брось. Да потопчись там как следует, чтоб следов поболе было, и снаружи тоже. Потом вернёшься, у леса выйдешь, я там буду – что тебе дам, то…

Терентий замялся, потом продолжал:

– То, говорит, снесёшь на Шуралку к Айлыпу. А я, говорит, с Шайтанки-то туда и проеду. А ты меня на Зюзином болоте жди, в Зюзиной, значит, избушке. Не развалилась ещё, поди. Так велел. Ну, я сделал, как велено, потом он приехал да и сказал, чтобы я Айлыпа-то… ну…

– Погоди-погоди, – сказал Гаврила. – Не видал ты, что ли, что нёс?

– Почему не видал? Видал. Как не посмотреть? Да и не заповедал мне Акинфий не трогать поклажу-то. Блюдо это и было. И знаки алтайские там на нём. Тяжёлое блюдо, глубокое, хорошее. Как чаша большая.

Гаврила прошёлся по горнице.

– Ты, Теря, всё мне говоришь, да не всё. Зачем и о чём Акинфий с Беэром шептался? Раз про разговор знаешь, так знаешь, и о чём он был. Ну?

Вздохнул Терентий.

– Акинфий ему сказал, что на блюдо это золотое такое волхвованье можно навести, чтобы золото всегда в руки к тебе шло и никогда не переводилось. Что он и шамана башкирского знает, который волхвованье сделать может, и что сделает это шаман им обоим, а заплатить ему надо всего червонец золотой. Вера, дескать, у башкирцев и алтайцев одна, потому это блюдо алтайского могильного золота не к русской бабке-ведунье, а непременно к башкирскому шаману следует снести. А самому Беэру к шаману ходить не надо. Только блюдо нужно да вещь какую-нибудь с тела – хоть шейный платок или чулок, например. Беэр ему блюдо-то и отдал, а наутро, как договорились, сказал, что покрадено блюдо.

– Значит, Акинфий себе хотел блюдо оставить. А что Айлып так шаманить может, про то я знаю. Хозяин сам так-то два раза шаманил, хотел всё здешнее золото к себе приманить, да не вышло, вишь, ничего. Помаленьку ему золото открывается, всё сразу в руки не идёт. А теперь и Акинфий восхотел Полозом быть.

– А я так думаю, Ганя, что не о золоте они оба стараются, – твёрдо, с убеждением сказал Терентий.

– Акинфий с Беэром?

Терентий оглянулся. Прошептал:

– Демидыч. А Акинфий вызнал как-то. Либо, может, ему старик сам сказал.

– Про что сказал-то?

– Про то, Ганя, я сам не знаю, и тебе знать не советую. Догадываться только можно, да ведь догадки догадками… Сам ты говоришь, что старик два раза шаманил, да не вышло, вот он третий-то раз и не стал. А Акинфий в тайности от отца с третьим-то блюдом сам решил заняться. А Айлыпа убил… то есть… ну, стало быть…

– Ну, стало быть, ты его по Акинфиеву приказу убил, чтобы Беэр про блюдо не спрашивал: украл, дескать, башкирец, прельстился, да и был таков. Чум не тронут, ничего не взято… Сегодня, видать, и поедут они с Беэром на Шуралку. Поохотиться, руку потешить – любит это Акинфий, да и Беэр не прочь. Дело их молодое, мужики в самой поре – чуть за тридцать обоим. По дороге к Айлыпу и завернут. Так-так… А теперь расскажи мне, Теря, что там у вас с Акинфием на Зюзельском-то болоте за дела. Если Акинфий то блюдо бережёт для каких-то особенных дел, так не тебе он его доверит Айлыпу отнести – сам отнесёт. На болоте блюдо-то, Теря?