Зоя Криминская - Второго дубля не будет. Комедия положений

Зойка осмотрела мою голубятню, вздохнула, что вообще такие квартиры здесь, в Москве, строят (теперь она была ленинградка, а я москвичка, и теперь всё моё было московское, а у неё ленинградское, и уже не в индивидуальности было дело, да и какая индивидуальность может спасти трехкомнатную квартиру 34 кв метра?).

Я рассказала Зойке о прошлогодней болезни сына. Я не вспоминала пережитое, так мне было легче, но сейчас, когда приехала Зоя, меня прорвало. Зоя слушала, сострадала, но последнюю мою фразу о невозможности жить без сына оборвала резко и бескомпромиссно:

– Даже и не думай, что́ ты! Ты должна жить, и думать даже не смей.

Я промолчала, решила, подруга не понимает моих чувств, и то, что у неё ещё нет детей, разделяет нас. Пройдут годы и вдруг я пойму, как права была Зоя, только так и не иначе нужно отсекать всякие мысли о самоубийстве.

Зойка зимой развелась с Никулиным, а летом встретилась с Виктором на встрече выпускников Техноложки, и рассказывала мне о своем вновь возникшем романе с Андрюшиным.

– Он клянется, что любил меня все эти годы. Зовет замуж.

– Врет. Увидел тебя и снова влюбился.

– Я тоже так думаю.

– А насчет замужества?

– Не знаю, боюсь.

Боялась недолго. Через год родила дочку Дашу, и мы много лет не будем видеться, разделенные семьями, заботами.

Сосед рядом, старик Серебряков Евгений Никитич спросил Сережку, как зовут его родителей:

– У меня папа Леша, а мама Зоя Карловна.

Евгений Никитич потом дразнил меня:

– У меня папа Леша, а мама Зоя Карловна.

Он считал, что таким образом ребенок обозначил, кто в доме главный. Может быть и так. Но вполне возможно, Сережка решил, что Серебряков хотел узнать, как обращаться к его родителям, и, что меня только имени по Евгению Никитичу, как мужчине, называть нельзя, а Лешу можно.

Десять лет переездов не утомили видимо нас, так как мы продолжали переезжать, теперь уже из комнаты в комнату и перетаскивать мебель. Дети были маленькие, им отдали большую комнату, вместе со старой светлой мебелью, сами устроились в комнате с балконом. Алешка прикрепил телевизор на кронштейнах над кроватью, причем установил его в наклонном положении, мордой слегка вниз, чтобы было удобнее смотреть лёжа. Уже с порога нашей квартиры при открытой двери в комнату был виден на секунду застывший в своем падении телевизионный ящик, и входящие впервые в наш дом зажмуривались в ожидании грохота. Парящий в пространстве над кроватью серый экран не соответствовал моим старомодным буржуазным представлениям об уютном добропорядочном доме, и я сердилась, обижая мужа полным непониманием его гениальных технических решений.

– Я чувствую себя под этим экраном, как на космодроме, а не в супружеской постели, – бурчала я мужу.

Сережка раскрывался во сне, скидывал одеяло на пол, нужно было бегать по коридору укрывать его, пока добежишь, весь сон пропадет. Мы взяли диван и переехали в маленькую комнатку, там у нас стала спальня, но ненадолго, Катя подрастала и вскоре маленькая комнатка станет её, а мы вернемся в комнату с балконом. Пока же они спят в большой, мы в маленькой.

Мне очень нравится, как у Генри Миллера появляются персонажи: открывается дверь и входит О'Хара. Он так вваливается в общую жизнь, в ссоры и дрязги, так закручивается в общем водовороте, что начинаешь судорожно листать страницы обратно, где же ты пропустил его описание, но нет никакого описания, вот тут на тридцать второй странице он открыл дверь и вошел, как это и бывает в жизни. Вот и у нас так, раздался звонок, мы открыли дверь: там стояли двое, уже знакомый нам Гамлет и его жена Люда, которую мы с Алешкой видели впервые.

Сейчас, спустя столько лет после знакомства с Людмилой мне трудно воссоздать облик женщины, которую я к тому времени нарисовала в своем воображении в качестве жены Гамлета, но знаю точно, воображаемая жена была блондинка. Сработал стереотип: черный как галка горбоносый армянин Гамлет Сагиян должен был увлечься голубоглазой и белокурой женщиной.

Вперёд Гамлета в нашу квартиру втиснулась (на звонок прибежали трое, и гостям, при такой широкой встрече остается только по одному в двери вминаться) и расправила плечи не просто темненькая женщина, а настоящая брюнетка, и не просто брюнетка, а копия армянка, даже слабые усики виднелись. Единственное, чем она отличалась от большинства южанок, это белая кожа красивого востроносого лица. Я просто раскрыла рот от изумления и вместо «здравствуйте» и пожимания руки я сказала:

– Ну вот… А я думала, ты женат на блондинке…

Гамлет тряс Алешкину руку и медленно поднимал брови, вернее только начал их поднимать, пытаясь придумать ответ, Люда выдала, выдавая изумление мужа за разочарование:

– Да…, Гамлет, что же ты так выбрал. Придется менять.

«Хорошо» радостно подумала я, «Этой палец в рот не клади». Вслух я засмеялась и предложила гостям проходить.

Позднее, когда мы подружимся (хотя много лет, когда Людмила начинала меня донимать подковырками, я сердилась и кричала: – А ты кто вообще такая? Думаешь ты мне подруга? Нет, ты только жена друга!).

Так вот жена друга прошла, мы обложили её альбомами с фотографиями, мы тогда вели такой альбомчик для детей, куда вклеивали фотографии детей и смешные вырезки из журнала Мурзилка, который выписывали. Люда, которую Гамлет звал Милкой, рассматривала альбом, сидя на диване и снисходительно слушая объяснения Катерины, а мы засели за преферанс.

Посреди наших пасов и вистов Гамлет сказал мне:

– Зоя, поставь чайник, что-то пить хочется.

Я послушно вскочила, и рванулась было за чайником

– Гамлет. Да ты что? Я не понимаю, как это можно? В чужом доме? – взвилась Люда, как будто в нее вонзили иголку.

Я не поняла, в чем дело, настолько естественной мне показалась жажда Гамлета, партнера по игре, а поняв, постаралась отразить нападение на приятеля:

– Ну, Люда, вы очень строги. Мы много общаемся на работе, у нас товарищеские отношения, нет ничего страшного в такой просьбе.

– Я ни в коем случае не собираюсь вмешиваться в ваши служебные отношения, – вот что дословно ответила мне Люда, – но здесь, в чужом доме просить чай…

– Да ведь иначе не дадут, а пить хочется, – я умчалась ставить чайник.

Вернувшись, я глянула на часы. Было полдесятого.

– Катенька, пора, ложись спать, – закричала я из комнаты (Сережу забрала мама и дочка была одна).

Послушался далекий вздох из комнаты, куда удалилась Катя, потом шуршание покрывал и простыней. Дети убирали постели в секретер, снизу там было пространство для постели.

– И сколько времени надо, чтобы мы дожили до такого? – заинтересовалась Люда. – Чтобы вот так, сказала «ложись», и всё?

– Катюше десять.