Евгений Стефанов - Теку, или Испытывая жажду

Она улыбнулась и вдруг стала серьезной. Ее мать облаяла меня на чем свет стоял.

– Я тебя прошу, девочка, иди домой, – заумоляла она дочь.

Девушка обвела взглядом всех нас.

– Все вы одинаковые, – и с этими словами пошла прочь от ворот, ступая по обрывкам агитплакатов, которые давно уже не несли в себе ценности, ибо те ценности прививались через ограничение свободы выбора, когда выбора просто не было и ты должен был делать так, как делали все.

Мы смотрели ей вслед, пока она не скрылась в мареве; затем, поджав хвосты, разбрелись по двору.

От жары голова нагрелась, глаза плавились на солнце. Нужно укрыться в здании! Вон она, скотобойня – прямо передо мной, – проход зияет безжизненной чернотой.

Пока иду, воздух становится свинцовым (я растворюсь в нем); ноги еле волочатся. Впереди моя цель, но до нее так далеко! А вокруг высокая трава, и запах такой сладкий, что хочется бежать, но бежать нет сил.

Спускаюсь по обветшалой лестнице. Ступенька за ступенькой рушится за мной. Во мне возникает и тут же гаснет мысль, что назад дороги нет.

Я протиснулся в узкую дверь. Пахнет кровью. Иду по темному коридору. То тут, то там замечаю насечки на стенах (хрясь по затылку!) Откуда-то из коридорного мрака с криком выбежал голый парень; за ним с топором и с проклятиями бежал другой. Я вдавился в стену; они пробежали мимо меня и скрылись за дверью. Пусть малость освежуются.

Через коридор я попал в просторную комнату. Там висят освежеванные туши. Мясники (хмурые брови, с дебильной улыбкой на губах) неторопливо копошатся, так же неторопливо перекидываются словами.

Я спросил нужного человека. Сказали, он будет с минуты на минуту – пригонит «свежатину».

– Можно воды? – попросил я.

Один из мясников молча указал на ведро.

Я подошел к ведру и тут же отпрянул назад: в ведре была кровь. Мясники загоготали. Больше я их ни о чем не спрашивал.

В углу на столе, чтобы всем было видно, вещает телевизор: «На берегу Шотландии посреди мусорной свалки девушка засняла корову, которая наполовину проглотила рыболовную сеть. Бедное животное не могло ни прожевать ее, ни выплюнуть. К счастью для коровы, все закончилось хорошо: животному удалось срыгнуть сеть».

– К счастью для коровы, она и так не жилец, – сказал один мясник.

– Га-га-га! – поддержали его остальные.

– Можно теперь не беспокоиться ни за корову, ни за мусор.

– Можно подумать, у нас тут девственные луга!

– Да у нас тут еще ничего так. Слышал, в центральной полосе вообще писец.

Vitula eligans deformem пасутся на лугу, ищут среди мусора траву. Их сгоняют в одно стадо и ничего не объясняя куда-то ведут. – Такая незавидная участь! А если они в один прекрасный день вдруг все поймут, что тогда? Будут ли они мстить? Или покорно пойдут на убой, как шли всегда? Раздайте всем винтовки; на каждой из них уже выбито место бойни – готовенькое местечко под солнцем: полуразрушенный, полуживой дом коровьей смерти.

А вот и они! Коров провели по тому же темному коридору, по которому шел я; там они и остались ждать свой черед. Прежде них в комнату вошел человек. Он поздоровался со всеми.

– Слушай, Гружевый, к тебе тут пришли – те самые! – сказали ему. – «Ну и видок у этого Гружевого: словно его поезд переехал. В другом месте держался бы от него подальше».

Тот, кого называли Гружевый, пошел в дальний угол, скрытый во мраке, и извлек из него бутыль с водой. – «Искоса так посмотрел! Все пьет и пьет эту воду – наверное, там градусов сорок… Руки не дал».

Я поздоровался с ним. Гружевый посмотрел по сторонам – я вместе с ним. И тут я заметил, что все перестали работать и теперь смотрят на нас. Гружевый пошел в коридор и привел корову. Телка жевала траву. – «Почему она такая спокойная? Неужели не чувствует, что здесь творится?!»

Гружевый подвел корову ко мне.

– Подержи, – сказал он мне.

– Как подержать?

– Просто возьми ее за рога и держи.

Я взял корову за рога; Гружевый тут же достал из-за пояса нож и вспорол телке горло. От внезапной боли корова резко подалась вперед и ударила меня в лицо. Я упал. Рассвирепевший зверь бушевал передо мной. На нем клеймо – три шестерки. От ударов его копыт земля разверзлась, и все, что было на ней, теперь погружалось в бездну. Я думал о возможном конце: захлебнется ли зверь собственной кровью, или размозжит голову о стену. Поскорей выбирай, как тебе умереть!

А как же я?! Нет, так легко я не сдамся!

Поздно – я захвачен ревущим кровяным потоком и деваться некуда; нужно ввериться судьбе.

Кончай уже! Попутно развали тут все к чертям: стены, половинчатые сердца. Намного лучше начать все с нуля. Иди-позови остальных!

Толчок! Кубарем качусь по земле. Еще толчок! Что-то важное разбилось во мне…

– Хочешь, я дам тебе молочка?

– Что? Кто? Что со мной?

– Ты разве не помнишь: я дала тебе сдачи!

– Я… все помню… Но… кто я?

– Му-у… Пнула так пнула! Хе-хе! Ты пчела, и ты завязла в меде!

– В каком меде?

– Мда… Разуй, наконец, глаза!

Кругом тьма. Ни единого звука – тишина. И тьма поверила, что она одна. – Ты одинока? – Да, и я недовольна! – Взрыв! Засвеченная точка бьет прямо в глаза. Она обжигает меня. Удираю во тьму. Страшно. Если дам заднюю, то так и не узнаю, что впереди, поверю, что дальше нет пути. Протягиваю руку и прикасаюсь ко тьме. Взволнован! Чувствую нечто плотное, словно сжатый воздух пытается вырваться из лап сдерживающей его тьмы. Тьма – это граница. Позади меня пробивается свет. Это то, чем стал человек – общий знаменатель человечества. Я намерен расширить этот знаменатель.

Делаю шаг вперед – тьма не исчезает. Она сдвигается ровно на шаг. Каждый новый шаг дается все тяжелей. Это нормально? Пожалуй… Я должен идти вперед, пока есть силы. А когда уже не будет сил, после очередного немыслимого усилия я упаду на колени и буду молиться Тьме – моему новому божеству.

Не останавливайся! Иди! – Не могу. – Ты должен идти или умри! – Я должен? Кому?

Я пошел дальше, глубже во тьму, пока не перестал различать свои шаги, свой голос и запах – свою сущность.

* * *

Я очнулся от острой пульсации в висках. — «Ты слышишь?» – Некоторое время лежал, ни о чем не думая, как после долгого сна. — «Ты можешь встать?» – Решил пошевелиться, но тело не послушалось. Попытался еще – дудки! Боже! Что со мной?!

Пахло сыростью и гниением. Издали доносились стенания ветра, а совсем рядом дождь чавкал «капфльф-кап».

Темнота уходила, – светало, – я лежал под бетонной глыбой. – «Счастливчик, что она не придавила тебя!»

Везде – одни руины. В стороне от меня громоздилось здание: балки конструкции изогнулись, стены были разбиты. – «У тебя что-то сломано?»

С рассветом дождь прекратился. С земли поднимался пар. Глядя перед собой, я вдруг заметил, что здание словно тает.