Ольга Югова - Воспоминания Ольги Владимировны Поповой. Часть II

Помнится мне, что наш дом был угловой, и как раз перед ним и стоял казачий караульный пост, что-то человека три вооруженных верховых. Временами начиналась на улице стрельба. Тогда мы выключали свет и устраивались в углу комнаты. У нас наружная стенка была очень умно устроена: по размеру в ней следовало бы сделать три окна, но было всего два, и то с очень маленьким промежутком между ними. А дальше шла стенка уже без окна и образовала очень удобный угол. Сережа там протащил проволоку, по которой свободно двигалась занавеска, разделявшая комнату на две части. За занавеской помещалась кровать, водопроводная раковина, под раковиной помойное ведро, очень небольшой некрашеный кухонный шкафчик с посудой, а на нем керосинка. Этот столик-шкафчик был маловат, но зато он был новенький, чистенький, куплен в магазине и стоил всего около трех рублей. Сережа купил его вместе с табуретками, и это была удачная покупка. В углу без окон мы чувствовали себя в безопасности: надеялись, что если какая-нибудь шальная пуля и залетит в комнату, то через окно; стенку-то с улицы она не пробьет, застрянет в ней, стены дома были солидные.

Университет был, конечно, закрыт, но около него собирались студенты, там происходили митинги, конечно, шла стрельба, но Сережу я туда не отпускала. Он успел подружиться с дворником, молодым, тоже недавно женившемся парнем. Тот наслушался разговоров о студентах и на всякий случай унес от нас форменную студенческую одежду и где-то ее надежно спрятал, а Сереже на случай выхода на улицу дал свой тулуп, в котором он дежурил по ночам. В Одессе не бывает такого холода, чтобы дежурить в тулупе, вполне можно было обходиться без него. Вообще, Сережа на улицу почти не выходил. С того момента, как у нас около дома обосновался патруль, Сережа стал выходить подышать воздухом в дни дежурств нашего приятеля дворника. Он обычно дежурил у ворот, сидя на табурете во дворе. Ворота оставались запертыми, даже на засов, отпиралась только калитка в воротах, но и то оставалась на цепочке. Жена дворника беспокоилась за него, не могла спать, выходила к нему к воротам. Мы с Сережей тоже стали выходить на ворота. Часа два так подышишь воздухом, так потом уснешь, что не услышишь никакой стрельбы на улице.

А днем бывало часто так: перебежишь через дорогу купить чего-нибудь в магазинчике напротив, а в это время, пока покупаешь, начинается на улице стрельба. Хозяин тут же запирает магазин, гасит свет, сидим впотьмах – ставни-то закрыты. А у нас ставни закрывались и открывались в комнате. Сережа тоже погасит свет (электричество не работало), сидели с керосиновой лампой; у нас была маленькая с ручкой – еще уцелела от старых времен, так что жгли ее, или свечку.

Сережа, конечно, беспокоился за меня, стоял у окна и смотрел в щелку ставен. Как только кончалась стрельба, и Сережа видел, что я выскочила из магазина и перехожу через улицу, бежал вниз к воротам. А там меня уже встречал дворник, отпирал калитку, и я шмыгала под цепочку к себе во двор. Так и жили.

Еще надо сказать, что прожили это время, не голодая. Еще до начала революции у меня было заведено «хозяйство»: макароны, вермишель, всякая крупа, мука, сахар, соль. У нас с Сережей это получилось случайно, когда налаживали вообще свое хозяйство. И этот опыт у нас остался на всю жизнь: всегда покупали муку, рис, гречку, пшено, манку, сахарный песок пудом. А топленое масло приобретали целым большим бочонком, так что его хватало на весь год.

Анюта, сирота, с 12 лет жила в семье Поповых, подруга Наташи (дочки Василия Андреевича)

Конечно, в Одессе во время революции 1905-го года никаких карточек не было, так что не запасливые люди, конечно, тогда поголодали. Я забыла сказать, что у нас-то все получилось несколько сложнее: мы два раза попали в студенческие и вообще общенародные забастовки и демонстрации: еще до нашей свадьбы в 1904-м учебном году как раз в университете шла нормальные занятия, приближались Рождественские каникулы. Мы с Сережей жили тогда у хозяйки Пелагеи Карповны, снимали у нее две комнаты с мебелью. У меня была маленькая за 10 р. в месяц, у Сережи больше – за 20 р. А в третьей жила сама хозяйка. Мы собирались на две недели Рождественских каникул съездить в Петербург, тем более, что Сереже железнодорожный билет отец прислал служебный, а я поехала платным. Василий Андреевич никогда не допускал никаких компромиссов и, хотя и считал меня членом своей семьи и уже задолго называл меня «дочкой», но, поскольку наше замужество было только в проекте, он мне бесплатного билета не оформил. Бабушка Лидия Яковлевна Бессонова очень хотела меня повидать и прислала денег на дорогу. Так мы и поехали – я к бабушке, а Сережа в Алешину ночлежку, но, конечно, все дни проводил у нас, и ночевал тоже на Петербургской стороне (так назывался тот район). Тогда приезжал на праздники и Андрей Бессонов, мой дядя, бабушкин сын, а Яша с женой Наташей был на Кавказе (Наташа болела). В Яшиной комнате и поселили Сережу, а я с бабушкой и с Ольгой Григорьевной Шаламовой, двоюродной сестрой бабушки, в их спальне.

Дом 70 на Петербургской стороне был Ольги Григорьевны, деревянный, двухэтажный. Верх она сдавала, а внизу жила сама с Бессоновыми. Квартиры были просторные, из 6-и комнат: гостиная, столовая, спальная, Андрюшина комната, Яшина, Авдотьи Николаевны (компаньонка Ольги Григорьевны, старая дева, очень комичная – о ней расскажу дальше). За кухней была еще комнатка, где жила кухарка Груша с дочкой, не помню, как ее звали, кажется, Шуркой – тоже «фрукт» своего рода.

Андрей Васильевич Попов

Андрюша приехал еще до меня, узнал от своей матери, что мы с Сережей вот-вот явимся, и набрал на всех билетов и в оперу, и в оперетку, и в драматический театр – в общем, чуть ли ни на каждый вечер.

Мой отец с Володькой 2 2 Младший брат Ольги Владимировны тогда работал и жил в Новгороде. На праздники приехали и они. Отец всегда останавливался у своего старого друга Василия Агафоновича Пруссакова, а Володя у кого-то из своих товарищей. Эти каникулы были прямо до того насыщены всякими дневными балетами, вечерними спектаклями и концертами, прямо, ни до, ни после того у меня не бывало такого суматошного периода.

И вот, выходим как-то вечером после какого-то спектакля на улицу – диковина: ни души, пусто везде. А ходили мы с Андреем и с нашим Володей. Володька сразу понял, в чем дело: «Революция! Пока мы сидели в театре, была демонстрация, ее разогнали и – вот!» Андрей подумал и согласился: «Да… похоже на то». Пришли домой к бабушке. Оказывается, на самом деле была очень большая демонстрация в центре, отзвуки ее были слышны и у нас на Петербургской стороне, даже стреляли.