Елена Каштанова - Кот, который построил всех

– А во-вторых, Ольга в кордебалете танцует, до главных партий не доросла еще.

– Кордебалет – это что?

– Это вся вот эта массовка на заднем плане.

– Покажешь ее?

– Не-а, я понятия не имею, где она там. Они все такие одинаковые, я их различить не могу. Только ей не говори, пожалуйста.

– Как я ей скажу, интересно? Если даже ты ее не можешь от других отличить, что уж говорить обо мне, я ее вообще никогда не видел.

Ну и, в общем, дальше было все то же самое, Яна интересовало все от "почему эти чуваки на каблуках, а не на пуантах" до "нафига этот Ротбарт ее заколдовал, и кем она была до этого". Последний акт вообще окрестил "салфеточницей", чем сломал напрочь мне всю картину мира, потому что я тоже ясно увидел вместо лебедей красиво разложенные на скатерти салфетки. Я точно теперь не смогу смотреть этот балет по-прежнему. Но и я в долгу не остался, троллил его всю дорогу – мол, неграмотный ты и некультурный. Типа спрашивает он:

– Это и есть умирающий лебедь?

– Нет, – говорю. – Умирающий лебедь – вообще не отсюда, деревня.

– А откуда?

– Ниоткуда. Вернее, из Сен-Санса, но это отдельный танец. Учи матчасть.

И нет, мы не обижались друг на друга. Нам было весело. Мне. Было. Весело. Впервые в жизни – на балете. И даже после. Препирались всю дорогу до дома. Было не по-ноябрьски тепло, погода радовала нас каким-то даже не бабьим, а уже прабабьим летом, мы шли вдоль канала Грибоедова, и Ян читал мне лекцию на тему проблем с сюжетом в этой постановке. Оказалось, что:

– практически ни у кого из героев нет внятной цели, ну кроме Одетты, конечно, цель которой – тупо расколдоваться;

– у главного злодея нет ни мотива, ни идеологии, поэтому совершенно непонятно, в чем и у кого с ним конфликт;

– как-то неубедительно выглядит необходимость немедленно именно на этом балу выбрать Зигфриду невесту, а если не выберет, то что? он превратится в тыкву? кончатся невесты в королевстве? наступит конец света?;

– много лишних персонажей, которые никак не участвуют в действии, не двигают сюжет, не раскрывают других персонажей, а посему вовсе не нужны;

– не объясняется, как на озере оказались остальные лебеди, если Ротбарт заколдовал только Одетту;

– неясно, откуда взялась тема про белого и черного лебедя, если Одиллия никогда не лебедь, а всегда девушка;

– конфликт разрешается слишком тупо, оказывается, надо было не Одетту всем сердцем полюбить, а всего лишь грохнуть Ротбарта, странно, что никто до этого раньше не додумался;

– висящие на стене ружья не стреляют, нафига так демонстративно дарить арбалет, если им потом никто так и не воспользовался.

На этом месте Ян продекламировал стишок-пирожок:

И все, я умер от смеха. Хотя до этого пытался ему возражать.

– Зато теперь я понимаю, почему тебя выгнали из театра, – сказал я отсмеявшись. – Зачем ты вообще со мной пошел, если тебе не нравится?

– Как это – не нравится? С чего ты так решил? Как это вообще может не нравиться? Это же… восторг просто! Волшебство! Ты видел, как они двигаются? Это же не люди, это механизм какой-то! Там полсотни девчонок на сцене, а двигаются как одна! Я даже не представляю, как такого можно добиться… Это же, наверное, репетиции с утра до ночи. Это же такое мастерство! И к тому же красиво нереально просто. Скажешь тоже – не нравится! На самом деле все это вполне можно пережить, сюжет в балете – не главное. Вот только финал какой-то мутный, причем что на сцене, что в программке, я так и не понял, что там за лучи добра торжествуют над силами зла. Я всегда считал, что все умерли в конце.

– А, ну это именно наша постановка этим отличается. Я поэтому и сказал, что нужно программку читать, все балеты немножко разные. Например, в Большом театре вообще нет Ротбарта, этот персонаж там называется Злой гений и является таким своеобразным доппельгангером самого Зигфрида. Принц борется, по сути, с самим собой, а не с каким-то сторонним злодеем, поэтому и проигрывает сам себе, как только предает Одетту. Естественно, в таком прочтении не может быть хэппи-энда. А у нас, как ты верно заметил, Ротбарта убили и все колдовство кончилось. За это, кстати, многие балетоманы не любят "Озеро" по-мариински. Типа слишком мало драмы.

– Страсти какие. Я думал, в классическом балете уже лет двести ничего не менялось.

– Ну двести – это ты хватил. С 1950-го года у нас постановка. А в Большом и того позже, 1969-й, по-моему. Хотя… Да, ты прав. Если вдуматься, дофига же времени прошло, семьдесят лет почти этой хореографии, это же три поколения сменилось.

– Ну и хорошо. Хорошо, что мы имеем возможность до сих пор это смотреть. Театр – это ведь искусство "здесь и сейчас", оно очень недолговечное, тем и ценно. Если ты не увидел какой-то особо удачный спектакль, то уже и не увидишь, повторить один в один никогда не смогут. Я, например, очень жалею, что не увижу вживую Раневскую. Или Высоцкого.

– А я бы хотел Нижинского посмотреть – его знаменитый прыжок, когда он зависает в воздухе и нарушает все законы гравитации.

– Нижинский – это… балерун такой?

– Не говори это слово, – поморщился я. – А лучше вообще его забудь. Нет такого термина. Про мужчин говорят "танцовщик" или просто "артист балета". Но те, кто танцует первые партии, – премьеры. А уж Нижинский – всем премьерам премьер, до него балет вообще был женским.

– А вторые партии кто танцует?

– О, там у них такая иерархия – хуже, чем в армии. Первые солисты, вторые солисты, корифеи. Ольга вот кордебалет, я уже говорил, это самые лохушки. Правда, есть еще миманс, но этим вообще уметь танцевать не обязательно, это совсем уж статисты. И не дай бог какую-нибудь простую солистку балериной назвать, все примы смертельно оскорбятся.

– Фигасе. Слушай, я с тобой сегодня столько нового узнал, как будто четыре пары в универе отсидел. Прямо чувствую себя в долгу.

– Ну какие еще долги, – буркнул я, и, может, кто-нибудь мне объяснит, почему внутри так все всколыхнулось после этого "я с тобой"?

– Ну такие… – он покрутил в воздухе рукой. – Нематериальные. Просто хочется тоже что-нибудь для тебя сделать. Знаешь, Влад… Я не знаю, почему ты меня пригласил. Обычно первых встречных не зовут в таких случаях, даже если правда есть лишний билет. Но все равно – спасибо тебе. Я бы сам никогда не сходил, у нас в семье нет таких денег.

А он, оказывается, не так уж прост. Не очень-то поверил в мою байку. Но и докапываться не стал, просто принял ситуацию такой, какая есть.

– Ты – не первый встречный, – смущенно пробормотал я.

– Ну да, ну да, у нас же с тобой даже общий ребенок есть, – съехидничал он.