Валентин Лебедев - Цветы полевые

Были собаки и у нас в отряде. Две. Они были «общественные», то есть – ничьи. Таких собак много бегало по Верхне Имбатскому. Лежали по деревянным тротуарам, на крышах, по берегу, питались, чем придется, искали сезонных хозяев, уходили с ними в «поле», в экспедиции с геодезистами, геологами, охотниками, другим пришлым людом. Некоторые возвращались и опять ждали попутного ветра, другие исчезали навсегда, как и временные их хозяева. Я тоже выбрал кобеля лет восьми, с ободранными ушами, со шрамами на умной морде – боец. Почему-то откликался он совсем не на собачье имя Шурик. Игорь сказал, что рабочий пес. Крупный, с крутой грудью, серый, независимый – выглядел очень прилично. Сопровождал нашу компанию с самого приезда. И еще не известно – кто кого выбрал.

Взяли вторую собаку по совету Игоря – на «консервы». Консервы через неделю исчезли (может, что предчувствовал). Шурик был нам верен до конца сезона, вернулся с нами в поселок и провожал нас до пристани, когда мы уезжали в конце экспедиции. Действительно, пес был рабочим. Цену себе знал, но падок был на ласку. Почешешь ему за ухом – тут же падал на спину – чеши ему брюхо. Все его любили и баловали. Работал птицу: глухаря упорно, но не навязчиво, рябчика лаял редко, издали – не спугнуть бы. По маршруту, бывало, пропадал на час, два. Иногда слышался злобный, азартный лай – чувствовалось, что по крупному зверю. Возвращался уставший, взбудораженный и пытался звать за собой в тайгу. Во время происшествия в начале сентября надолго пропадал, питался в тайге, редко попадаясь нам на глаза. Умный пес.

В конце сентября, во время очередного привала, взял мелкашку, пачку патронов, свистнул Шурика и побрел поискать староречья, хотелось проверить ондатру на зрелость. Километрах в трех от лагеря вышел на цепочку небольших, заросших рогозом озер. Сразу бросились в глаза ондатровые хатки разных размеров. Они возвышались с подветренной стороны озерка. Повсюду виднелись кормовые столики с белыми остатками погрызей. Притаился и стал наблюдать. Долго ждать не пришлось. Заволнило, вдоль берега поползли «усы» 25 25 Волны от головы плывущей ондатры . Показалась ондатра. Ее голова со вздернутым носиком скользила по воде. Добравшись до ближайшего столика, зверек выпрыгнул на него, сел на хвост и лапками стал обчесывать бока. Затем ухватил передними лапками какую-то травину, поднес ее к мордочке и оранжевыми резцами стал ее лущить. В бинокль было видно, что это молодой зверек, крупный (вероятно с первого помета, конец мая – начало июня).

В Туруханском Крае ондатра дает до шести пометов – пять сама и шестой дает первый помет. Во избежание эпидемий здесь разрешался весенний отстрел ондатры. Моя ондатра была серого цвета, по хребту различалась полоса шоколадного цвета с волосом короче, чем на боках – не выходная. Завозились еще несколько зверьков, забороздили поверхность воды. Высмотрев крупный рыжий экземпляр, выцелил по голове и выстрелил. Зверек забился, кровеня вокруг себя, и затих. Шурик сработал идеально. Уселся ждать подачку. Быстро, по-хантыйски, зажав зубами чешуйчатый хвост, снял шкурку, отрубил задок, передал собаке. Та два раза хрустнула тонкими косточками и довольно заулыбалась:

– Давай еще! Выследили и добыли еще две штуки. Шкурки оказались практически хорошими, мездра по кругу была однотонно белой, правда у одной по бокам были небольшие темные полоски (не дошла). Довольные, кто чем, мы с Шуриком отправились обратно. Да и время было уже позднее, на небе появились первые блестки звезд.

Отойдя с километр, обнаружил, что нет ножа. Поразмыслив, решил, что нож оставил воткнутым в лесину, где обдирал зверьков. Надо возвращаться. Как ни странно, но выйдя на озерко, быстро нашел нож и пошел обратно. По уже сиявшим в небе звездам сориентировался. Большая Медведица, Ковш, пять продолжений последнего отрезка ручки и вот она – Полярная Звезда. Север-юг.

В полной сентябрьской темноте шел медленно, часто оглядываясь на звезду. Шурик пристроился сзади и пробирался за мной сквозь завалы, сквозь стену еще не упавшей жесткой крапивы. Стали переходить болотце. Тихо кругом, только шелест веток, травы под ногами, да негромкое дыхание собаки сзади. Неожиданно в тишине возник на мгновение непонятный звук. То ли глухарь щелкнул, то ли кто-то ударил косточкой по кости. От непонимания происхождения звука по спине побежали мурашки. Жутковато стало. Остановился, послушал, вглядываясь в темноту, обернулся. Шурик стоял в метре от меня сзади и не выражал беспокойства. Двинулся дальше, перетаскивая ноги через высокие, сантиметров по сорок, кочки. Через несколько шагов звук повторился. Встал. Уже струйка холодного пота побежала по позвоночнику, волосы зашевелились. Успокоился, подумал собака-то должна, что-то чуять, направился к темнеющей впереди стене леса.

В лагере пустили ракету, ждали меня. Ее свет поднялся над бесконечной тайгой, засветил небо, на мгновение ослепил напряженные глаза. Еще несколько шагов и опять – клац! И так несколько раз. Проанализировал звук. Так: исходит сзади, возникает одновременно с перешагиванием кочки. Вперед, с поворотом головы назад. Шаг, два, три, четыре – ничего, и вдруг Шурик догнал меня, моя нога пошла вверх и пяткой, довольно сильно, снизу-вверх, ударила его по нижней челюсти. Она лязгнула по верхней:

Клац! Фу ты!.. Случится же такое. Погрузились в работу. Надо наверстывать потерянное. День стал короче, тайга прозрачней, глухари жирнее, рябчики сошли с ума (яичники подтянулись), свистели, бегали под ногами, пугали неожиданным взлетом. Манок на рябчика сделал из глухариной косточки. Прочистил нутро, заплавил свечным воском, поковырял иголочкой, ножом дырочку сверху просверлил, подул, еще поковырял и засипел манок, заиграл умоляюще-зазывно.

Отдыхали как-то в палатке днем. Денек был теплый, с туманцем, самый рябчиковый. Сунул манок в рот и засипел под самочку. Тут же отозвался, родимый! С хрипотцой, отчаянно отозвался. Переждав немного, поманил и опять затих. Отозвался второй. Затрепетали крылья. Опустились на деревья где-то рядом. Я молчал – изнылись бедные. Орали надрывно, просяще. Коротко откликнулся и, тут же снялись, всхлипывая. Было слышно, как шлепнулись на землю и засуетились, погребли лапками по упавшей листве, зашаркали. Лежа в палатке на спальном мешке, я ждал.

За брезентом палатки зашуршало. Чуть не оглушил – звонко, шепеляво. Отозвался. За стеной побежали и на тебе – сначала один, потом второй, рябенькие, с красными гребешками, с черными полосками под глазами, заглянули в палатку. Полог в палатке был откинут. Потоптались, повертели головами ища самку. Я сипанул 26 26 Свистнул в манок . Птицы наскакивая друг на друга забежали внутрь. «Кыш наглецы!» – махнул на них рукой. Съежились, забуксовали и исчезли. Чума!