Александр Горохов - Сочинения в трех книгах. Книга третья. Рассказы. Стихи

– Чего? – опроверг их Колян. Но его голос услышан не был.

Убедившись в отсутствии трупа, профессионалы впали в особый раж. Они начали проводить следственные действия с особым пристрастием, а именно – обыскали все закоулки квартиры и балкон.

В процессе обыска была найдена бутылка водки, породившая в мозгу Ирочки и Коляна одну и ту же мысль: «Заныкал, падлюка!!!»

Кроме того, было найдено двести рублей, старых, ныне не действующих, запрятанных Ирочкой давно, очень давно от мужа и потом забытых, а также её золотое кольцо, года два назад подаренное Ирочкиным мужем любовнице, но как теперь оказалось, утерянное самой Ирочкой. Муж за кольцо был презираем и бит. Тогда же у Ирочки впервые возникла мысль перерезать ему горло.

Труп обнаружить не удалось.

Коляну в коридоре долбанули под дых и шепотом спросили:

– Куда, гад, дел труп?

Коля заорал не столько от боли, сколько для того, чтобы народ слышал, как пытают невинных граждан. От него отвязались, но надели наручники и поставили с широко расставленными ногами, лбом уперев в стену комнаты.

В это время в квартиру вошел эксперт-криминалист, замешкавшийся с приездом на место преступления по причине небольшого перекуса.

– Ну, – спросил он людей в погонах, – улики все затоптали пли по недоразумению что-то осталось?

– Ничего не трогали, только сделали обыск.

– Ну-ну, – обреченно вздохнул он.

– Мы место преступления не трогали, – оправдывался старший.

– А где оно, это место?

– Кровать. Вся в крови. К ней не приближались.

– Ну-ну, – примирительно ответил словоохотливый криминалист и подошел к грязной и скомканной постели.

Сначала его лицо выражало внимание, потом процесс осмысления, затем недоумения и наконец презрения к коллегам.

– Идиоты, это томатный сок. Пожрать толком не дали.

Эксперт сам приступил к допросу, в процессе которого выяснил, где теперь может находиться Ирочкин муж.

Колян вспомнил номер телефона Витюли, тому позвонили, и после пятиминутного гудения трубка охрипшим от принятого голосом хозяина ответила.

Эксперт представился, попросил разбудить Ирочкиного мужа и, когда тот взял трубку, велел срочно вернуться домой, пригрозив в случае задержки арестом. Законопослушный муж через мгновение был дома.

Убедившись, что все живы, убитых, зарезанных, покалеченных нет, полиция составила протокол и уехала. Соседи тоже разошлись. Ирочка осталась на кухне одна. Муж не до конца понявший, что произошло, походил по комнате, поворчал и тоже пришел на кухню.

Ирочка посмотрела на него и зарыдала. Она плакала сначала просто потому, что началась истерика, потом из-за того, что хотела зарезать своего дурака, да не сумела. Потом плакала потому, что любила его, любила, несмотря на вечное безденежье. Плакала из-за неудавшейся жизни, из-за того, что осенние сапоги прохудились, а купить новые нету денег. Плакала из-за того, что надо помогать дочке, только начинавшей самостоятельную жизнь, но нечем. Муж обнял её, начал успокаивать, гладить по голове и говорить, что всё пройдет, образуется, что будет хорошо.

А Ирочка сидела и заливалась слезами, уткнувшись в его мягкий живот, в майку, вылезшую из-под рубашки с оторванной пуговицей, и плакала от счастья, что не зарезала его, такого родного и любимого.

Речинск – город. Обычный, зачуханный. Называется Речинск потому, что стоит на берегу реки. Всё в нем обыкновенно, как везде. Писал Салтыков-Щедрин сто с лишним лет назад про другой город, а будто про теперешний Речинск. Одно отличие – этот на юге. Потому с начала июня и до середины августа пекло за сорок, а то и за пятьдесят. Вечерами, когда жара отступает и ветерок приятно остужает измотанное солнцепёком тело, горожане, переделав обычные дела, выбираются из домов. Которые помоложе – прохуливаются по набережной, прохлаждая организм пивом, отчего к утру закоулки и задворки смердят аммиаком, а домашние псы, когда их поутру выводят из квартир, столбенеют, воют, а то и падают замертво. Народ постарше сидит на лавочках, обсуждает, какая завтра будет погода: «Сколько градусов – сорок или сорок один?» Спорят до хрипоты. Иногда из-за этого даже мордобои случаются. А одного настырного пенсионера прибили. Почти до смерти. Но это было давно, когда из главного фонтана по вечерам вылетала и струилась вода, а по ночам квакали лягушки. Теперь лягушек нет, да и народ притих. То ли посолиднел, то ли поумнел. Сан Саныч ни к молодым, ни к ветеранам не относится, потому любит, переделав домашние дела, выпить рюмашку-другую, выйти из дома и неспешно брести по улице.

А еще больше любит остановиться в маленьком скверике поблизости от фонтана, глянуть вверх, на небо, увидать звезды, удивиться этому чуду, ехидновато подумать: «Как это они сами, без электричества и разрешения светят, а налогов и ничего другого начальству не платят?». А потом засмотрится, забудет про сарказм и под мигание звезд слушает городских сверчков и выдумывает, будто сами звезды и свиристят. Такой у него склад натуры.

В один из вечеров, прогуливаясь и фантазируя про сверчков и звезды, Сан Саныч увидел через незакрытое шторами окно ружьё. Висело оно на ковре. Когда-то в родительском доме на похожем ковре висело отцовское ружье. Его стрелковое оружие давно перекочевало в сундук, который обили согласно строгому и мудрому приказу МВД жестью, а потом привертели большим шурупом к полу в кладовке. Отец тогда ворчал: «Бандюги с автоматами и гранатометами шляются, и ничего, а старый трофейный дробовик в железный ящик велено прятать, не то не дай бог чего и тогда всем крышка». Воспоминания и рассуждения неспешно и даже приятно ползли в голове, но вдруг заклинили. Сан Саныч похолодел. «Господи, – подумал он, – а ведь мне, должно быть, пора продлевать разрешение на ружьё. А может, это самое разрешение уже давно просрочено. Вот тогда начнется морока!» И заспешил домой. Залез в железный ящик, вытащил бумажку с печатью. Была она не просрочена, но до срока оставалась неделя.

«Это надо так удачно вспомнить! – обрадовался владелец и тут же приуныл: – Это теперь целую неделю поддавать нельзя будет. Это же надо, жена к дочке укатила, а тут вон чего! Небось, целую неделю канитель протянется. Да и какая беготня сейчас станет». И хотя слова «беготня» и «станет» вроде бы противоположны по смыслу, но если их сложить, то именно беготня по разным конторам и стояние в очередях и начнутся.

И начались. Со следующего дня и начались. С утра Сан Саныч дозвонился до милиции и узнал что к чему. А надо было успеть получить медицинскую справку. В ней врачи из поликлиники должны написать, что у него есть руки, ноги и глаза, а то зоркая полиция без них не разглядит, чего у него не хватает. На записи из психиатрического диспансера в этой справке должен быть дополнительный штампик, что предъявитель не псих, и то же из наркологического, что не алкаш и не наркоман. Потом надо сходить к участковому. Тот глянет на его железный ящик и напишет акт про это. А еще надо получить охотничий билет. Билет у Саныча был, но старый, давно просроченный, а это всё равно что не было. Так что приунывал он правильно.