Александр Горохов - Сочинения в трех книгах. Книга третья. Рассказы. Стихи

– На милицию, не хотят без медсправки продлевать разрешение на мой старый дробовик, – пошутил Саныч и прикусил язык, запоздало сообразив, что здесь не место для словоблудия.

Врачиха удавом на него посмотрела и чего-то записала на листке. Сан Саныч прижух. Молчание длилось минуты три.

– А вы часто потеете? – спросила эскулапиха и показала на мокрую рубашку болтуна.

– Так жара, – проблеял посетитель.

Врачиха, поежившись в теплом свитерке, записала: «Неадекватное восприятие температуры». Саныч сообразил, что она написала и конкретизировал:

– Там в холле и на улице жара, а тут-то у вас хорошо, прохладно. Кондиционер.

Врачиха еще внимательнее посмотрела и записала: «Склонность к внезапной перемене мнения, отсутствие устойчивых взглядов на происходящее». Потом спросила:

– А сколько, вы думаете, здесь градусов?

Зрение у Саныча было дальнозоркое. Он как вошел сразу приметил на стене градусник с красным столбиком, замершим напротив цифры 20 и уверенно произнес:

– Пожалуй 20–21 градус, не больше.

Врачиха встала, подошла к градуснику, посмотрела через близорукие очки, постучала по стекляшке ногтем, вернулась за стол, огорченно вздохнула, зачеркнула строчку и снова спросила:

– А что у вас за ружьё?

– Да обычное, охотничье. Ему лет семьдесят. Мне от отца досталось.

– Так на что жалуетесь?

– Жалоб нет.

– Ну, на нет и суда нет, – подытожил здоровенный медбрат, тихонько сидевший в углу, и поскрипел тренированными мускулами.

– Пожалуй, да, – нехотя согласилась врачиха, взяла в руку печать, видать, хотела поставить на справку, но передумала и сказала Санычу:

– Ждите в коридоре, вам сообщат решение.

Тот на всякий случай сказал «спасибо» и, мысленно матерясь и проклиная бюрократов в белых халатах, вышел.

Еще минут через двадцать регистраторша протянула заветный листок с подписью и синим штампиком.

Саныч мгновенно испарился и, пока шел к трамваю, отходил от происков психиатрических эскулапов.

«Да, – повторялось в его голове, – у этих и здоровый рехнется. В этом заведении точно психом станешь. Хорошо хоть раз в пять лет приходить надо, а то если чаще, то крышка!»

Однако заветная подпись с резолюцией «отклонений не выявлено» и печатью на ней приятно лежала в пластиковом пакете.

Радость от доброго почина, от первого штампика в справке успокаивала, настраивала на благодушие, должно быть, поэтому, когда на прогромыхавшем трамвае прочиталась надпись «Сто лет речинскому трамваю!», Саныч не скривился в ухмылке, а наоборот, улыбнулся, глядя на раскрывшую дверь развалюху, сообщил себе: «Верю!» и вошел. Сразу за кабиной водителя висела электронная штуковина, на которой лампочками светились цифры. С полгода назад по телику выступал начальник городских трамваев и с восторгом рассказывал про модернизацию, компьютеризацию и логизацию маршрутов. Говорил, что теперь, когда на усовершенствование трамвайных дел из бюджета выделена и освоена куча миллионов, жизнь граждан и поездки в трамваях превратятся в райское наслаждение, а проблемы с пробками исчезнут навсегда.

Граждане было обрадовались перспективам, но когда увидели после модернизаций тот же трамвай, только перекрашенный из красного в желтый цвет да эту самую штуковину с цифрами градусов, поняли, куда исчезли кучи миллионов, и в очередной раз повторили эпиграф, придуманный для нашей любимой Родины Карамзиным: «Воруют!».

Первые месяца два цифры показывали правильно, время от времени гасли, и тогда загоралось название грядущей остановки. Так цифры с буквами попеременно подмигивали обитателям, пока местный дурачок не сунул в табло велосипедную спицу и прекратил свою жизнь, а заодно и единение детища девятнадцатого века с компьютерной.

Трамвай и справка вели Сан Саныча в логово наркоманов, в «наркологический кабинет». Он почему-то разволновался, да настолько, что в голову даже не пришла мысль про то, почему псих – диспансер, а наркологический всего-то – кабинет.

Кабинет укрылся в глубоком подвале. Сырая и темная лестница стучала под сандалиями настырного посетителя. С каждым шагом становилось темнее и страшней, но добравшись до самого низа, Саныч увидел дверь, вошел и на секунду ослеп от света. Длинный холл освещало множество подмигивающих и гудящих длинных ламп с названием «дневной свет». Глядя на такое всегдашнее освещение третьесортных казенных учреждений, Сан Саныч всегда думал: «Если этот свет называют дневным, то какой же у них ночной?» Ответа никогда не находилось. Не нашлось и теперь.

Очередь тут была побольше, чем в психушке. Раз в шесть. Саныч смекнул, что психов в этом мире малая толика, и это умозаключение не то чтобы расстроило, но ввело в некоторый ступор. Он всегда верил в обратное. Этим и обосновывал неудачи страны сперва в строительстве коммунизма, а теперь капитализма.

«Да неужто наркоманы всему бедой? Не ожидал», – мелькнуло в голове и повторилось вслух:

– Не ожидал.

На слова никто не отреагировал, потому что каждый сюда входящий рассчитывал быть первым или вторым, а никак не в третьем десятке и говорил про себя примерно то же.

На бумажке, приклеенной на двери, было написано, что прием начнется через полчаса, но шустрая, совсем молоденькая девчушка в регистратуре, с пирсингом на бровях, носу и щеках уже вписывала в стандартный бланк фамилию первой посетительницы. Минут пять потенциальная наркоманка вытаскивала документы из сумки, совала их в окошко, потом запихивала назад, потом вытаскивала из той же сумки деньги, оплачивала осмотр, потом искала мелочь, потом снова запихивала сдачу в сумку. В конце манипуляций получила листок бумажки и побежала. К Пирсингушке подошел второй страждущий, который оказался смекалистым, приготовил всё и сразу выложил документы и оплату точно копейка в копейку. За что получил улыбку молоденькой регистраторши, а остальная очередь – предложение последовать примеру. Народ начал шарить по карманам, а мужик так же быстро, как первая посетительница, помчался куда-то с таким же листком. «Куда это они стартуют?» – размышлял от нечего делать наш наркоалкаш.

Загадка разгадалась, когда очередь дошла до него. После знакомых действий с документами и деньгами девчушка протянула чек, договор, такой же как и предыдущим гражданам листок, и сообщила, что лаборатория, в которой определят наркоман он или алкаш, находится через дорогу, в другом здании. Потом добавила, что если хочет успеть до закрытия этой лаборатории на обед, то двигаться надо весьма быстро. Когда все это сообщалось, Саныч видел, как на языке юной регистраторши болтается и позвякивает колокольчик и почему-то вспомнил юность, стихи Джона Донна, потом прозу Хемингуэя, но через пять минут, отдыхиваясь от быстрого перемещения, размышлял уже не о мировой литературе, а о прозе жизни. Стоял перед унитазом, держа ниже пояса небольшую пластиковую баночку. Жидкость из организма то ли от волнения, то ли по причине отсутствия не выделялась, и бедолаге пришлось напрягать все силы, чтобы сократить гладкую и остальную мускулатуру. Счастье произошло, и еще через минуту строгая дама в белом халате запихнула в содержимое баночки два датчика. Окраску те не изменили. Не покраснели от стыда и не позеленели от злости. Потому Александр Александрович был признан не алкашом и не наркоманом.