Игорь Голубятников (Паломарес) - Ваша Раша

– Как будет угодно, – согласился Иван. – Только, может, для начала я задам несколько вопросов?

– Да куды нам спешить? – отмахнулся председатель. – Сельхозработы один хрен закончились, а в таку погоду тока дома сидеть да водку жрать! Вы как насчёт ентого дела, кстати?

Он выразительно поскрёб себе шею толстым указательным пальцем.

– А? Что? – смутился было Иван, но потом собрался и решительно мотнул тут же загудевшей от обиды больной головой: – Не-не! Не употребляю!

– Жаль! – искренне посочувствовал председатель. – У нас ведь тут развлечений никаких нету. Был клуб, да заведущая о прошлом годе тож в город подалась. Грит: «Не хватало ещё с тоски тут у вас удавицца!»

Председатель поплевал на огонёк папиросы, растёр её, полупотухшую, в широкой мозолистой ладони и пригласил кивком корреспондента:

– Ну, пошли!

– А скажите… – пробормотал тот, поднявшись ещё на ступеньку и протянув руку в направлении барского дома, – что за порода такая у этого пса?

– Дед мне грил – борзая! – отвечал председатель, придерживая дверь. – Помню, пацанёнком был, их тут целая свора бегала. Штук десять, не меньше. Ристократы, ядрёнать! С нашими деревенскими не якшались и собачьих свадеб не играли, всё промеж себя! Вот и повывелись терь вчистую, суки!

– А что, в деревне охотников у вас разве нету? Ведь борзая – это же первоклассная собака! Умная, стремительная, благородная. Ей цены нет! Мой дед все гда держал пару гончих, а о борзых только мечтал – не по карману.

– Дак ей же в придачу ещё и лошадь надобно! – криво усмехнулся председатель. – За ней ить не угонисся – она шибче зайца чешет. А мужикам лошадя для своих нужд потребны, а не по лесам да полям за зверьём гонять.

В конторе со стен на корреспондента пытливо глянули хитро прищуренный Ленин и поднявший в сомнении левый уголок рта Хрущёв. Достоинства и обречённости, как у гордого пса, в их глазах Борзов не заметил. Скорее, наоборот.

– А что это вы, батенька, всё больше богзыми интегесуетесь, а не заданием гедколлегии? – спросил Ильич и заложил большой палец за жилетку.

– Ты пидарас? – с широкой улыбкой вопросил Борзова Никитушка. – Гляди, с такими мыслями живо у нас пойдёшь на два года на лесозаготовки!

– Ваша фамилия явно не габоче-кгестьянского пгоисхождения! – погрозил Ивану пальцем Ильич. – Откуда у вас этот нездоговый интегес к бугжуазным пегежиткам, коим является охота с богзыми собаками?

– Говно! – припечатал сонную муху ботинком Хрущёв. – Все вы, сопливые интеллигенты, это одно сплошное говно на шее трудового народа!

– Ну так помойте шею! – не выдержал Борзов, поморщившись от боли. – Чего развонялись-то сами на всю округу?!

Ленин с Хрущёвым, однако, ничего не ответили несдержанному почитателю аристократических пород собак. Диспута не получилось. Драчки – тем более.

А вот председатель колхоза вдруг замер на полпути к своему столу, внимательно посмотрел на корреспондента снизу вверх и медленно, с подозрением спросил:

– Каку таку шею? Ты точно с газеты приехал?

– Э-э-э… простите… это я не вам… – пробормотал смущённый Иван.

– Не мне?! А кто ж тута есть ещё, окромя нас с тобой?

– Это я им! – неосторожно кивнул Борзов на портреты. И пожалел.

– Ах, йи-и-им… – Председатель тщательно осмотрел Ивана с ног до головы, обошёл его по кругу, не отрывая пристального взгляда, в задумчивости снял трубку телефона и, с трудом впихивая грубые пальцы в отверстия диска, набрал какой-то номер.

– Алё, редакция газеты «Знамя труда»? Это председатель колхозу с деревни Дворнягино. Ну, куда вы карриспиндента давеча заслали… Да, да – яво! Шта? Не-е-е, вон он передо мной сидит, живёхонький, с портретами разговариват. Шта? Да, вот прям так берёт и разговариват. В общем, срочно засылайте машину и забирайте его отсель к себе взад… Штоб духу евонного у меня тута не было! Да! А в придачу могу ещё выделить старого борзого кобеля, на почве которого ваш карриспиндент и тронулся умом. Пущай оне у вас в Центральном парке парой на охоту ходють!

Как говаривали, помнится, классики ещё в школе: чуден Дон при тихой погоде ! [1] Примечания на стр. 139–143. Станичные мальчишки летом проводили на нём всё светлое время суток – с удочками по утрам и вечерам, а днём на пляже – с надутыми камерами от тракторных колёс.

Василёк, белобрысый городской сорванец, приехавший к бабке с дедом на каникулы, не был исключением. Целыми днями он пропадал на реке, то исследуя ежегодно наполняемые половодьем озёрца и протоки, то забираясь на возводимый заново каждую весну понтонный мост.

На правый берег с его откосными сахарно-меловыми горами Василёк не ходил: слишком уж резко Дон-батюшка там набирал глубину. Да и течение уносило наживку за какие-то секунды. Замучаешься перезабрасывать.

Нет, мальчик любил тихие заводи, куда заплывала отдохнуть от стремнины и зловещих глубин всякая рыбья молодь типа голавликов и краснопёрок.

Он даже изобрёл для себя новый метод ловли без грузила и поплавка. Весь мир уже давно знал этот метод как ловлю нахлыстом, но советский телевизор не больно-то показывал, как этот самый мир ловит рыбку себе в удовольствие.

Сотни луговых кузнечиков извёл Василёк, отправляя их на крючок как наживку для стремительных хищников. Но зато и результат у него был налицо: каждый вечер приносил он в хату целую связку упругих рыбёшек.

– Кормилец! – ласково называла его бабушка. – Кажинный день риба на столе!

– Бездельник! Хучь бы воды под яблони натаскал… – ворчал себе под казацкий длинный ус дед, не отрываясь от чтения газеты «Правда». – Я вон надысь* тридцать вёдер с журавля приволок!

Василёк ничего не отвечал деду. Только выпивал залпом поднесённую бабулей пол-литровую банку парного молока, съедал нехитрый ужин и ложился спать. Снились ему в основном сны про трофейных голавлей и язей, которых он вытаскивал из Дона после упорного вываживания.

Бабушке, хлопотавшей по хозяйству с первого света и до кромешной темени, не снилось ничего.

А деду, суровому ветерану всех коллективизаций и войн, снилась упорная борьба не на жизнь, а на смерть с врагами коммунизма и пособниками мирового империализма.

В тот день, встав чуть позже бабули, которая уже успела подоить корову и отправить её в бредущее мимо дома стадо на выпас, Василёк решил пойти рыбачить на понтонный мост. Ранним утром по мосту, как правило, никто не ездил, и смотрящий, дородный дядь Валера в прорванном под мышками и выцветшем от старости тельнике, появлялся на рабочем месте уж никак не раньше половины восьмого.

Этим пользовались все мальчишки, забираясь по понтонам чуть не на середину реки. Василёк же туда отнюдь не стремился: рыбья молодь держалась поближе к водорослям у береговой линии. На неё-то, эту молодь, он и собирался поохотиться со своим нахлыстом, предварительно наловив ладошками целую кучу кузнечиков и отправив их в целлофановый пакет.