Андрей Павлов - Разноцвѣтіе

– Я понимаю Вас, Алексей Валерьевич, и не смею ни в чем ограничивать. Нам скрывать нечего, что увидите, не так – докладывайте, но и меня, прошу Вас, информируйте, дабы мог понять я, о чем речь, и насколько это отклонение вредит нашему общему делу.

После таких слов во мне что-то перевернулось. Не то, чтобы я отказался от своих планов, но опыта-то у командующего было гораздо более моего! И как я мог после таких слов поступить иначе, чем я поступил в дальнейшем? Поэтому ответил:

– Ваше превосходительство! Мне поручены ежедневные доклады, но я считаю нужным прежде их обсуждать с Вами, потому что лучше Вас обстановки тут никто не знает, и только Вы сможете мне разъяснить те негативные моменты, кои я посчитаю за нарушения.

– Спасибо Вам, Алексей Валерьевич! Весьма признателен. А полковник Давыдов будет с Вами неотлучно. Вам понятно, Леонид Иванович? – спросил командующий моего сопровождающего.

– Так точно, Ваше превосходительство! – отчеканил Давыдов.

– Вот и славно. А сейчас ступайте в канцелярию, Вам там выдадут необходимые документы, я уже распорядился.

После этих слов мы одновременно откланялись, развернулись и вышли в приемную.

В канцелярии меня ждала достаточно объемная папка с надписью: «Дело Троицкого бунта». Убедив полковника Давыдова, что мне нужно одному изучить все документы, я остался наедине с материалами. Честно сказать, уже на пути в Ташкент, а после общения с командующим – еще больше, у меня сложилось мнение, что никакого политического подтекста в этом происшествии не было. Было только безалаберное командование соответствующими командирами, крайне низкая дисциплина, круговая порука и покровительство. На протяжении нескольких месяцев саперы занимались чем угодно, но только не своим непосредственным назначением, хотя бы даже в учебных целях. А у бойцов, как говорил один из наших офицеров-воспитателей в Михайловском Воронежском кадетском корпусе, подполковник Штрамбур Григорий Павлович, «если их ничем не занять, в голове заводятся черви, которые грызут мозг и толкают их на всякие нелепости, глупости и, что самое страшное, – преступления!» Вот это преступление и произошло…

К полуночи я закончил изучать документы, и экипаж доставил меня в гостиницу. Приняв душ, я забылся прекрасным крепким сном без стука колес, раскачиваний, гудков паровоза – без всего того, что меня «преследовало» последние почти полмесяца.

Утром, достаточно бодрым, позавтракав, мы вместе с полковником Давыдовым двинулись в Троицкое. Прибыв туда к обеду, мы слегка перекусили в солдатской столовой, и я приступил к опросу очевидцев.

– Это все водка, будь она не ладна, – вздыхал один из опрашиваемых. – Подпоручик Прижатский принес ее в лагерь, продавал нам ее ночью, пока штабс-капитан Похвиснев и подпоручик Шадский отдыхали. И сам с нами распивал. А когда уже набрались мы достаточно, тут вольноопределяющийся Кайков и заявил: «А что это мы тут в лагерях закрытые сидим? Айда в Троицк, там ресторан есть, может быть, еще чего интересного!» Дежурный по лагерю это услышал и сразу к господину штабс-капитану, будить. Тот толком не разобрал, что случилось, шашку наголо и Кайкова по темечку! Остальные увидели это все и, как будто пелена на глаза, – сбили Похвиснева с ног и забили до смерти. Он сначала сопротивлялся, потом кричал, а далее затих совсем. На его крики прибежал господин подпоручик Шадский, но они и его… А дальше – все офицеры двух батальонов прибежали, в воздух постреляли и угомонили бунтовщиков…

Все остальные рассказы отличались от этого деталями, но общую картину не изменили – «черви» довели до преступления. Вечером того же дня мы вернулись в Ташкент.

– Завтра в канцелярии поработаем, Леонид Иванович, подведем итоги и все обсудим, а затем – к генерал-губернатору. А Александру Васильевичу передайте, что никаких нарушений, помимо ранее выявленных, я не увидел. Вы не против?

– Полностью поддерживаю, Алексей Валерьевич, – ответил мне Давыдов. Во сколько подавать экипаж завтра утром? – спросил он.

– Я думаю, часам к 10 будет самое время, – и мы распрощались до утра.

Подготовив отчет, я направил своего писаря на телеграф и сообщил свои мысли по итогам расследования. В тот же вечер получил ответ от генерала Обручева: «Слава Богу! Очень не хотелось политической подоплеки. Уточните, какие меры были приняты к зачинщикам. Обручев».

Наутро я поинтересовался у полковника Давыдова, что стало с зачинщиками.

– Пока сидят под арестом. Девять человек. С ними Прижатский. Сегодня будет суд.

Я решил подождать и убедиться, что все тут происходящее – не спектакль. Так и вышло. Прижатского и еще троих, наиболее наглых и буйных, повесили, а остальным дали по 12 лет каторги. На процессе, а потом и на казни присутствовали все солдаты и офицеры саперных батальонов…

В день 30 июля 1912 года мою экспедицию на вокзале Ташкента провожали офицеры управления квартирмейстерства округа во главе с полковником Давыдовым.

– Алексей Валерьевич! Позвольте Вам от лица командующего выразить благодарность за обстоятельность и объективность изучения и подготовленных выводов по порученному Вам делу. Александр Васильевич просил Вам оказать максимум признательности и извиниться за то, что не смог с Вами лично попрощаться. Очень надеюсь, что в дальнейшем нам доведется снова пересечься не только по служебным, но и по чисто человеческим делам.

– Спасибо Вам и Александру Васильевичу за теплые слова. Я сделал все по закону и присяге, вы – также. Между нами отношения чисты и честны, и мы не будем прятать глаза в землю при виде друг друга, я надеюсь, – и я быстро метнул свой взгляд в глаза Леонида Ивановича.

Это был мой способ определить, насколько человек, которому ты собираешься доверять, откровенен с тобой: сначала вывести его на душевный разговор, потом «зацепить струнки» ответственности, а потом поставить его в узкие рамки двоякого развития событий: или – или! Отведет взгляд, замямлит – все, не тот человек, кому можно доверять. Не дрогнет, будет смотреть прямо – возьми паузу, не отрекай его от себя, подожди. Может, он – тот, кто тебе нужен.

Полковник Давыдов глаз не отвел, но в них я прочитал такую тоску, что мне стало немного не по себе… Я увидел в нем ЧЕЛОВЕКА, который знает, что его ждет, и, несмотря на это, не отступит от СУДЬБЫ, будет верен ей до конца, так же, как и останется верен он Вере, Царю и Отечеству в те тяжелые августовские дни 1914 года, когда он в ходе Первой мировой войны в должности начальника штаба 8-й пехотной дивизии 15-го армейского корпуса в боях в Восточной Пруссии будет окружен противником в Коммусинском лесу и погибнет при попытке прорыва из окружения…