Анатолий Полотно - Выход за предел

«Сумки, видать, из одного фирменного магазина, не иначе как из „Лейпцига“ или „Ядрана“», – подумал я, взял ключ и пошел.

«Хочешь увидеть, как будет выглядеть твоя будущая жена – посмотри на тещу», – почему-то вдруг вспомнил я слова своего отца, воспитывавшего меня подшофе.

«Только вот жениться здесь никто не собирается, батя», – ответил я ему мысленно.

«Да, дама властная, знающая себе цену. По виду – не больше сорока. Фигура ненамного уступает фигуре дочери – ни жиринки, ни целлюлита, ни послеродовых растяжек, лишь грудь слабее и кожа на руках дряблее, а так – ничего, еще в строю!»

Так, рассуждая, я подошел к указанному павильону и спросил у человека в белой рубахе с бабочкой:

– Меня вот за пивом послали кровопийцы трудового народа. Где бы получить, уважаемый?

Человек, по прикиду – официант, улыбнулся сладенько и сказал:

– А номерок, будьте любезны, пожалуйста.

Он записал что-то в книжечку и сказал:

– Они уже разливное кушали, разливного больше нет – насос сломался, бутылочное будете пользовать, тоже чешское?

Я кивнул головой и сказал:

– Да, будем!

– Сколько бутылочек изволите? – спросили меня с улыбочкой.

– Три, – сказал я и тоже улыбнулся.

– А раков сколько порций? – поинтересовался халдей (так мои друзья-музыканты называли официантов, а те их, в свою очередь, именовали лабухами).

– И раков три порции будем пользовать, – еще раз улыбнувшись, отозвался я.

Он куда-то исчез, но очень скоро вернулся с посеребренным металлическим подносом, на котором уютно разместились три запотевшие бутылки пива и три порции дымящихся красных раков с укропчиком.

– Подносик и открывашку нужно вернуть побыстрее, а посуду заберут позже, – наклонив голову вправо, проговорил человек в бабочке.

– Хорошо, – ответил я и тоже наклонил голову вправо.

Подойдя к дамам с подносом на одной руке и со словами на устах «Кушать подано!», я почувствовал, что они только что о чем-то спорили и перестали, лишь заметив меня. Василина спокойно встала, взяла сумку и сказала мне:

– Сережа! Если хотите размяться пивасиком с раками, оставайтесь, а я пойду.

И, посмотрев на мать, добавила: – Утюг дома забыла выключить. – Повернулась и направилась к аллее, по которой мы пришли на пляж.

Я поставил поднос на опустевший лежак и с трагическим лицом посетовал:

– Как жаль, что не придется раков с пивом откушать, надо бежать пожар тушить – полыхает, наверное, домик…

А пока я это вещал, мама Даша безразлично завалилась на лежак и, не глядя на меня, закурила импортную цигарку, умело вставленную в мундштук.

Ну, а я двинул во весь опор за дочкой. Подошел к аллее, но Василину не увидел. Тогда, прибавив ходу, я направился к выходу из санатория, он же был и входом. Но ее нигде не было. Я побежал обратно на пляж, но, увидев, что мама Даша уже разминается пивом с каким-то мужиком, а Василины с ними нет, рванул обратно по аллее. Добежав до середины пути, остановился и сел на мраморную скамью со спинкой – в растерянности и злости. И тут увидел тропу, ведущую от аллеи в заросли. Я встал и пошел по ней. Через пару минут тропа вывела к большой белокаменной парадной лестнице, ведущей к морю. На ее ступеньках, в тени, она и сидела рядом со своей модной сумкой. Смотрела куда-то вниз. Приободрившись, я подошел и сказал:

– Ну, вот я и нашел тебя, Василинка.

Она подняла на меня испуганные глаза и заплакала. Я быстро присел рядом и с тревогой спросил: «Что случилось-то?» Она вновь посмотрела на меня ставшими очень красивыми глазами.

– Она все знала.

– Кто? Твоя мама Даша?

– Да нет. Прабабка моя Катерина, из Лондона, – простонала она с мукой в голосе.

– Вот-те на! Какая еще бабка-прабабка из Лондона? – А про себя подумал: «Девочка-то чокнутая, кажись, малость».

Она снова посмотрела на меня без тени смущения и сумасшествия в глазах и сказала: «А за маму прости. Она всегда такая, и все мужики ей должны. Прости, одним словом, если умеешь».

– Умею, умею! Да и никаких проблем с твоей мамой. Очень даже приятная красивая женщина.

– В этом-то вся проблема ее и есть! Ее ум, красота и щедрость, с которой она дарит себя всю, без остатка, – выпалила Василина. – Это мне тоже прабабка из Лондона сказала. – И засмеялась, а я вслед за ней.

Мы сидели рядом на прохладной каменной ступеньке и молчали, глядя вниз, на синее море.

– Ты же говорила, что выросла здесь, под Чинарой, с бабушкой. При чем тут какая-то прабабка из Лондона?

– Да я и сейчас здесь у бабушки Маши-Мамашули остановилась, а про прабабку Катю из Лондона забудь, не сейчас.

Она замолчала, задумавшись, как будто что-то решая для себя. И вдруг продолжила: «Ты не думай, это правда, хоть она и не настоящая. Она – призрак».

И опять посмотрела на меня, но уже с улыбкой.

– Только не пугайся, я не чокнутая, я нормальная, а она иногда приходит ко мне как бы во сне, когда мне очень трудно, и нужна помощь. И сегодня ночью приходила после нашей вчерашней встречи с тобой. Сказала, чтобы я не волновалась: «Увидишься ты с ним и оконфузишься не по своей вине, но если найдет он тебя, значит, он твой подарок судьбы – принимай». А почему ты назвал меня Василинкой? – повернувшись ко мне и глядя прямо в глаза, весело спросила Василина.

– Да так просто, чтобы успокоить тебя, приласкать, что ли… – ответил я и почему-то занервничал.

– Ну, вот и успокоил, приласкал, подарочек ты мой долгожданный, – сказала она, продолжая все так же смотреть на меня.

Мне аж не по себе стало и захотелось уйти.

«Может, шизофрения какая у нее? С красивыми это тоже бывает», – пронеслось у меня в голове, но я снова заговорил: «Да ладно тебе – подарочек! Знаешь, сколько у тебя будет таких подарочков-то в жизни?»

– Знаю, – ответила она. – Их будет восемь, но восьмой – не в счет, и первые шесть – тоже.

И мы снова замолчали. Я заметно нервничал, а она сидела совершенно спокойная и беззаботная, будто птичка на карнизе, не видящая, что за ней зорко наблюдают через оконное стекло. И тут меня осенило: «Да она же Булгакова начиталась! Вот ей мистика и мерещится повсюду. Призраки у нее из Лондона, прабабки с того света – предсказательницы, подарочки судьбы… Сейчас Воланд у нее появится, Коровьев с котом Бегемотом, темные рыцари справедливости. И кто там еще?.. Вот же я дурында! А может, она на театральном учится? Там они все двинуты на перевоплощениях. А может просто растыкает надо мной?»

– Так кто ж ты, наконец? – промолвил я загадочно и продолжил: – Я – часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо. Великолепный эпиграф Гёте к книге, лежащей у тебя в сумке. Булгаков разглядел в нем целый роман. – Но не стоит мистифицировать реальную жизнь, – проговорил я негромко. – Пойдем лучше погуляем куда-нибудь.