Саша Кругосветов - Вечный эскорт

Иногда со страниц веет магией старого эротомана Генри Миллера (что, на мой взгляд, хорошо!). Иногда наиболее деликатные сцены, опять-таки на мой взгляд, грубоваты – но автор, как и все мы, не безупречен! В каком-то смысле я его понимаю, ибо в том, что касается описания «плотских страстей», нельзя обойтись без некоторого натурализма. Нет-нет да и может сорваться из уст, казалось бы, самой нежной и воспитанной дамы крепкое словцо. Да и главный герой в пылу любви иногда достаточно определенно высказывается. Главное здесь – не переборщить. Вообще, интимные сцены – наиболее тяжелые места в «серьезной литературе», именно по ним проверяется мастерство автора, его умение «ходить по грани», не сбиваться на откровенную порнографию, которая сразу же на много пунктов снижает ценность любого художественного произведения. Порой трудно не свалиться в «штопор», называемый вульгарностью, и она иногда все-таки предательски проскальзывает в тексте романа, но, надеюсь, вдумчивый читатель простит за это Кругосветова, ибо сокровенный смыл «Эскорта» совершенно в ином! В конце концов, «Вечный эскорт» – роман-размышление о женщине, гимн ей, изменчивой, расплывчатой, ускользающей из любых расставленных мужчинами капканов! И Кругосветов не жалеет эпитетов и красок, описывая эту непостоянность, эту грацию и эту бесконечную «игру»: та же самая Ана в «Эскорте» одновременно и германская ундина, и набоковская нимфетка, и кокотка Мане, и проститутка, и монахиня, и, в конце концов, гоголевская ведьма (вспомним знаменитое окончание «Вия»: «…у нас в Киеве все бабы, которые сидят на базаре, – все ведьмы» ). Одна из несомненных удач романа – описание жены героя. Но и здесь «Эскорт» дает понять: нам не стоит обольщаться! Любящая, больная, печальная Лера – всего лишь одна из ипостасей женщины, ее светлая сторона, без которой, конечно же, образ ее был бы неполон.

Как примерно говаривал Талейран: «Бойтесь первых эмоций! Они, как правило, не только самые искренние, но и самые верные…» Не могу с ним не согласиться: первые эмоции, которые я испытываю, закрывая последнюю страницу той или иной рукописи, действительно самым кардинальным образом влияют на мое отношение к ней в дальнейшем. Если книга сразу понравилась, если сразу вызвала положительные ассоциации, то после повторного чтения окончательно убеждаюсь в том, что это именно моя книга, она не случайно захватила и не случайно завлекла! Напротив, художественный трактат, вызвавший мое неприятие сразу после того, как я его отложил (как не расхваливай его критики!) при последующем прочтении, несмотря на все мои сомнения, что я что-то в нем недочитал и недопонял, в ста процентах случаев не останется в моей библиотеке. Что касается «Эскорта», признаюсь: после ознакомления с романом Кругосветова у меня осталось своеобразное (и надо сказать, горьковато-сладостное) послевкусие, сравнимое, пожалуй, вот с какой метафорой. Представьте себе знойный пляжный день. Сомлевший на солнце мачо, не думая о грядущем харассменте, словно бы случайно прикасается к стройной ножке проходящей рядом с его лежаком (или полотенцем) прелестницы. Но женская ножка ускользает! Попытка окликнуть ундину и завязать с нею знакомство остается без ответа. Прелестница идет себе дальше к морю, оставляя быстро растворяющийся в воздухе шлейф духов, – и поддавшемуся на искус ничего не остается делать, как просто вздыхать и смотреть ей вслед.

О чем говорит подобное послевкусие? Да все о том же: о первых эмоциях – самых искренних и самых верных . Сама идея у Кругосветова хороша: попытаться (чем черт не шутит!) азартно ухватить ускользающую женскую сущность.

Так оставлю ли я «Эскорт» у себя? Да, ибо подаренный романом горьковато-сладкий привкус – прямое доказательство того, что прозаику удалось заставить автора этих строк довольно продолжительное время поразмышлять о чрезвычайно важном предмете (доказательство – предисловие), а не это ли самое лучшее, что с нами может поделать книга?

На этом все. Не собираюсь спойлерить роман: пусть тот, кто возьмет его в руки, во всем разберется сам. Я лишь высказываю то самое первое, самое искреннее свое ощущение, которое испытал при знакомстве с рукописью. Dixi et animam levavi! Позвольте только в конце вновь молвить несколько слов о ее названии! Конечно же, оно далеко не случайно, ибо парадокс в том, что, постоянно исчезая, ускальзывая, уклоняясь от нас, мужчин, женщина тем не менее постоянно дышит за нашим плечом. «Вечным эскортом» она сопровождает нас всю нашу жизнь. До нее в любой момент можно дотронуться, она осязаема, она исключительно реальна, и даже страшная догадка героя в конце романа, что Ана являлась для него ангелом смерти, просто в последнюю минуту пожалевшим его и не взявшим с собой, ничего здесь не меняет, ибо «ангел смерти» – всего лишь одна из ипостасей женщины, одна из граней ее удивительной многоликости.

Илья Бояшов, лауреат премии «Национальный бестселлер»

Март две тысячи десятого года. В Москве тепло, снег почти растаял, но на тротуарах Тверской в лужах еще плавают грязные ноздреватые айсберги.

В затянутые сеткой леса на фасаде одного из зданий втиснут проход в аптеку, на стене пульсирует ядовито-зеленый контур креста. Маленький навесик украшен гирляндами прозрачных лампочек, из которых, казалось, выкачали весь жар, – выглядят они довольно беспомощно в ярких лучах весеннего солнечного света. С проводов, подобно зубам бутафорского китайского дракона, свисают длинные сосульки.

Такси яичного цвета остановилось, чуть не доехав до угла Тверской и Моховой. Машину ждали. Вальяжный господин, набросив для блезира на лицо маску брутальности, открыл дверь и помог выйти из автомобиля высокой девице скандинавской внешности, с яркой бижутерией в ушах и на запястьях, в вечернем платье и короткой серо-голубой норковой шубке, накинутой на оголенные плечи. Ее и без того немалый рост увеличивали туфли с леопардовым принтом на огромных каблуках.

– Погоди, не набрасывайся на меня, успеешь. За такси я рассчиталась, у тебя есть мелкие деньги? Дай чаевые водителю, пятьдесят, а лучше – сто, – сказала она и привычно одарила окружающих ослепительной улыбкой а-ля Джулия Робертс.

Читать дальше