Натали Штайм - Проводник

Это, конечно, не помешало слушать с нескрываемым интересом её рассказ. В конце концов, именно для этого и существует общение, – чтобы узнать то, чего раньше не знал. А чтобы понять, насколько это узнанное необходимо, стоит прислушаться к себе. Есть, конечно, один немаловажный момент, – сколько истины в том, что ты слышишь впервые. Но с этим моментом я хоть и не дружила, но была знакома ещё с раннего детства. Распознать ложь для меня всегда было пустяковым делом. Только вот доказать себе, что умеешь её распознавать, почти не получалось. Сейчас доказывать перестала, просто поверила. Поэтому, слушая мелодично-переливчатый голос нашей нежданной гостьи и периодически прислушиваясь к себе, сомнений по поводу искренности её повествования у меня не возникало.

А рассказ её, надо признаться, местами звучал фантастически. Ну, на мой, обывательский взгляд. Моя логика посмеивалась над слышимым: ага, как же, ага! Пришёл вроде бы нормальный человек в некое место в большом городе и не нашёл ничего лучшего, как попросить поддержки у останков другого, давно ушедшего и, естественно, незнакомого человека. Невероятная фантазия и непрактичность! Сюжет чем-то напоминал сказочный: действующее лицо совершает необъяснимые здравым смыслом действия, нереальные по своей сути, и всё же получает нужный результат. Сказка?! Она!

Свои циничные размышления я держала при себе. Вряд ли они были сейчас уместны. Как и для всего остального, для поддержания цинизма нужны были похожие сочетания. А таковых не имелось. Лица двух подружек, одной говорившей, другой слушавшей, едва заметно светились вдохновением и проникновением от повествования. И как бациллой, заражали и меня.

В конце этой полусказочной встречи, уже собираясь прощаться, Алёнка всплеснула руками:

– Ой! Чуть не забыла! Я же книжечку про Матрону купила, специально для тебя! Вот, возьми… – и она достала из своей сумки небольшого формата издание в мягкой обложке.

Книжечки я, несомненно, уважаю. И читать люблю, да и вообще. Информация, изложенная на бумаге разнородными буковками, доходит до моего мозга и глубже, и спокойнее. Книга даёт необходимое время для осознания и размышления, и усваивается изложенное полегче. А от услышанного иногда ум за разум заходит, и неизвестно, что с этим делать.

После ухода нашей гостьи я намеревалась прочесть подарок. Что бы моя логика ни говорила, внутри, от Алёнкиного рассказа, образовался сумбур, хотя и с приличными чувствами, но всё равно требовавший разъяснения. Можно было, конечно, все её невероятные похождения объяснить просто рядом случайных и счастливых совпадений, но слишком уж длинен был бы этот ряд и совершенно не логичен.

Освободившись от своих дел, я направилась за подаренной книжкой. На положенном месте её не было. Заглянула к Наташке, так и есть! Книжка была занятой. Предприняла слабую попытку:

– Дай я почитаю, тебе-то зачем?

– Сегодня моя очередь. У тебя своих куча, вот и читай…

Она уже погрузилась в текст, и по её тону я поняла, что спорить бессмысленно. Ну и ладно! Разъяснение отложим…

Вернувшийся на другое утро Жорж первым делом поинтересовался:

– Ну и что? Кто приходил? Что делали?

Его нескрываемый энтузиазм меня не впечатлил. Ну, приходил, вернее, приходила. Алёнка приходила. Но представить себе Алёнку в роли изменителя нашей жизни, это, пардон, фантазии сумасшедшего.

Я пожала плечами:

– Да подружка приходила, чай пили, болтали. – Передавать содержание нашей беседы не хотелось; ведь она, эта беседа, мало что могла изменить.

– Подру-у-ужка! – протяжно-задумчиво произнёс Жора. – Ага, ага, ну и хорошо…

В таком же задумчивом состоянии он скрылся в ванной, без излишних комментариев. Я про себя отметила, что да, и у Жоржа бывают определённые промахи. Предсказал, что кто-то придёт, и что всё изменится, а оно вон как! Ну прийти-то пришла, а что до изменений, так тут не срослось. Бывает…

Наташка проснулась неприлично поздно. Глубоко за полдень. Вышла, протянула мне зеленоватую книжицу.

– Держи. Всю ночь читала, пока до конца не дочитала. Прочтёшь, потом поговорим. Мысль у меня одна возникла…

– Угу… мысль, это хорошо.

К вечеру, устроившись с этой книжкой в руках, я приступила к предполагаемому разъяснению. Незаметно для себя, повторила Наташкин пример: читала до утра и до конца. Разъяснение получено не было. Жизнеописание женщины по имени Матрона было похоже на сказку, подавляющей частью – на страшную сказку. Погружаясь в него, логику пришлось за ненадобностью отбросить. Читать умом повествования о святых – дело как минимум неестественное…

Мне впервые довелось прикоснуться к этому жанру – жизнеописанию дел и чудес тех, кто мало походил на основную человеческую массу. Это самое отличие породило в моём сердце множество различных чувств и переживаний, опять же, совершенно доселе мне известных. Мир, знакомый мне с детства, неприметно расширился, усложнился и снова задал целый ворох вопросов, получить ответы на которые не было никакой возможности. По крайней мере, теперь…

Не совсем ясно, но я смутно догадывалась, какие примерно мысли могли возникнуть у Наташки по прочтении этой книжки. Ощущение меня не подвело. Вечером, прогуливаясь, мы сошлись на совершенно непрактичной идее съездить в Москву, в этот самый монастырь, к Матроне. Вроде и люди мы не так уж и православные, вроде и непонятно зачем, собственно; к тому же, как и обычно, денег нет, но почему-то захотелось. Я, мало осознавая принятое решение, сама себе буйно нафантазировала: вдруг в этой поездке что-нибудь произойдёт, кто-нибудь повстречается, жизнь-таки изменится. Фантазии ведь не занимать…

Всё как-то быстро и аккуратно сложилось: и деньги нашлись, и знакомые в Москве, готовые приютить нас на пару-тройку деньков. Конечно, не без помощи крёстной. Вернее, только благодаря её помощи.

Собрались быстро. Купили билеты, достали одежду потеплее. На дворе стояла поздняя осень, но наш климат позволял и в это время щеголять в легких плащах и открытых туфлях. А в столице, как извещал «Гидрометцентр», уже лежал снег и вовсю потрескивали морозы. Делать нечего, одели, что есть из самого тёплого.

С одеждой всё равно не угадали. Едва вышли на московский перрон, аж дыхание свело. Мороз стоял градусов под двадцать, и для наших теплолюбивых тел казался арктическим и неприемлемым для жизни. В голове крутилась лишь одна мысль: «И чего нас понесло в такую погоду! Замёрзнем же, как пить дать, замёрзнем!» Ноги в осенних сапогах моментально свернуло в корявую загогулину, руки одеревенели, а демисезонное пальто вызывало ощущение прислонённой к телу фанеры. За всеми этими холодными ощущениями цель визита уже не вызывала такого же энтузиазма, как вначале.