Сергей Борисов - Полымя

Жить надо и выпить хотелось, поэтому Тютелин браконьерил. Была у него пара сетёнок, и лодка была, хоть и без мотора, но крепкая. Рыбу Тютелька, посмеиваясь и важничая, продавал дачникам. Те как ни старались со своими дорогущими удочками и кевларовыми спиннингами, как ни штудировали наследие Сабанеева, того самого, что написал толстенный труд про жизнь и ловлю пресноводных рыб, а все равно без улова оставались, сорным подлещикам и годовалым щучкам радовались. Потому что в этом деле теории мало – практика требуется: на зорьке забрасывать или под вечер, к тростецу или на глубину, со дна ловить или с полводы, как прикармливать, как приваживать, что насаживать и когда подсекать. Много в этом деле тонкостей, и ни одной лишней. Так что навык нужен. Или сеть.

С сетями, конечно, тоже все непросто, однако тут Егоров специалистом не был. Случалось, по молодости ставил плетенки, но как форму примерил – завязал. Из принципа, и чтобы погоны не потерять. Рыбнадзору помогал, да, но без усердия, понимая, что для многих деревенских незаконный лов – подспорье. Жизнь-то какая? Вот то-то же… Но тех, кто края терял, промышляя мелкоячеистыми, тем более китайскими «путанками», участковый не миловал. Видя такое, народ повозбухал, побулькал паром, а потом поутих, потому что себе дороже выходило, и завел сети нормальные, на крупняк.

Тютелин пределы дозволенного не преступал, не борзел попусту. Егоров его за другое гонял – что деревенских мужиков склонял, выражаясь канцелярским языком, к совместному употреблению спиртных напитков высокой крепости. А на сети смотрел сквозь пальцы. Потому что жить и Тютельке надо. Иначе пойдет по миру. Был опыт…

Оставшись без ступни и голени, и еще до того, как получил протез и научился заново ходить, отставив костыли, Тютелин запил. От безысходности, отчаяния, от всего вместе. А потом исчез. Куда подался – никому не сказал.

Прошло три недели, и Егорову позвонили из райотдела. Выслушав, он оседлал «уазик» и рванул по Старой дороге, зубы отбивая на колдобинах.

В городе Игорь Григорьевич сначала заехал к звонившим, в отдел, чтобы прояснить обстоятельства, а потом отправился в больницу.

Досталось Тютелину сильно: голова забинтована, под глазами чернаки с желтым отливом, и челюсть своротили так, что врачи, надо думать, насилу выправили, иначе зачем бы ее перетягивать какой-то сбруей? Что под одеялом, того видно не было, но повреждения и там имелись, пинали Тютельку долго.

«А-а, гражданин начальник, – прохрипел Тютелин. – Здрас-сьте».

Егоров придвинул стул к кровати, сел, нагнулся к изголовью, но тут же отстранился из-за едкого медицинского запаха, исходившего от бинтов.

«Встанешь на ноги… – негромко сказал он, но спохватился: – Поднимешься – возвращайся в деревню. Здесь тебе житья не будет: нищеброды додавят или органы запрессуют, им такие перевертыши ни к чему, картинку портишь. Или уезжай куда подальше, там побирайся. Вот такая тебе альтернатива. Все понял? Короче, надумаешь вернуться – дай знать, приеду, заберу. И одежду привезу. Другое выберешь, тогда все сам, я в благотворители не нанимался. И вот еще что. Заявление на тех, кто тебя оприходовал, не пиши, не ждут его от тебя. И последнее. Я в деревне никому ничего не скажу. Чтобы лишнего позора не было. Надеюсь, отсюда не докатится, хотя у нас с этим сам знаешь как».

Егоров поднялся и шагнул к двери.

«Прощевайте, граждане болящие», – сказал он, обращаясь к мужчинам, лежавшим на койках справа и слева от Тютелина.

«И вам не хворать», – ответили те, делая вид, что только сейчас обратили на него внимание. Ну да, как же, когда он говорил, у них даже уши шевелились.

В коридоре к Егорову подошла женщина в белом халате. Протянула пакет с обязательным изображением главного монастырского храма:

«Вот его вещи».

«Спасибо».

Игорь Григорьевич взял пакет и направился к выходу.

О том, что он заберет одежду больного, участковый договорился, когда в регистратуре выяснял, где лежит гражданин Тютелин. «Так в травме, где ж еще?» – ответили ему. А что ее следует забрать, ему дали понять в райотделе. Вообще-то это означало уничтожение улик, но уликами эти вещи станут лишь после заявления пострадавшего. Коллеги рассчитывали, что участковый из Покровского прочистит фальшивому нищему мозги, но хотели подстраховаться.

Сев в «уазик», Игорь Григорьевич заглянул в пакет. Но сначала принюхался. Нет, кровью не пахло. Высохло, выветрилось. А крови было много – и на куртке, и на штанах, на берете и тельняшке.

Чужие это были вещи, не Тютельки. Униформа. Чья она на самом деле, кто обрядил в нее Тютелина, этого в отделе не сообщили. А зачем был нужен маскарад, и так ясно. Когда безногий десантник, с нашивками за ранения, со значками и знаками, которые за просто так на грудь не вешают, просит милостыню, как такому не подать?

Где Тютелька спал, в какой компании ел-пил, этого тоже не открыли, но каждое утро кто-то привозил его из города к воротам монастыря, а вечером забирал. Но прежде изымал деньги, что набросали в голубой берет сердобольные прихожанки и паломницы. Мужчины, те проходили мимо, распознавая подделку, потому что калека с багровой культей никак не походил на бойца, пускай и бывшего, войск дяди Васи Маргелова. А так и было: Тютелин два года провел не в вэдэвэшных частях, а на часах, охраняя затерянный в лесах под Красноярском склад боеприпасов.

Тихо-мирно, строго по уговору, было недолго, потому что Тютелина занесло: раз заныкал часть выручки, другой, а потом, ума-то нет, стал похваляться своей ловкостью перед другими нищими.

Опухшая женщина, в платке по брови, теми же изъеденными болячками губами, которыми шептала молитвы, между ними выпрашивая копеечку на вспоможение, вложила Тютельку по полной программе: крысятничает безногий!

На следующий день, вечером, Тютельку обыскали, нашли заначку, отволокли в сторону и стали учить уму-разуму, потому как понятия нарушать нельзя. И перестарались, уж больно хлипким оказался «десантник». А когда уразумели, что натворили, сорвались и сдернули, прихватив у монастыря нищенку с сукровицей на губах, понятия ведавшую.

По всему должен был Тютелька загнуться, а все же не отдал Богу душу. Видимо, Господь и помог, посчитав, что рановато пока этого раба прибирать. Уже в темноте выползшего к дороге Тютелина подобрали монастырские послушники. Они возвращались в обитель с полевых работ, задержавшись там из-за сломавшегося грузовика. Да и мудрено было не сломаться, поизносился старик, еще при прежней власти был сработан в славном трудовыми подвигами городе Горьком, ныне вновь Нижнем Новгороде. За километр до озера ветеран окончательно встал, пришлось идти пешком, а тут из кустов стон…