Тамара Булевич - Таежные родники

В переднем углу конторы нефтяников на сколоченной из тёсаных досок тумбе стояла единственная на заимке старенькая рация, которая неплохо работала при умеренно низких температурах. Но тут радист, как ни старался, настроить её не смог. Это означало, что на санавиацию из Байкита рассчитывать не приходится.

Не раз в таких случаях опытная фельдшерица успешно справлялась сама. Но сегодня всё складывалось против роженицы: отрицательный резус-фактор, кровотечение и… кома.

Мальчик родился чудом, измученный, обессиленный сопротивлением сильным рукам чужой тёти, вытянувшим его из тьмы.

Мама Люда уже была не с ним…

Малыш то на мгновение проваливался в тревожный сон, вздрагивал, жалобно всхлипывал, затихал, то снова по-щенячьи взвизгивал, плакал. Словно опротестовывал своё насильственное появление на белый свет без мамы…

МарияИвановна, вырастившаятроихдетей, по-матерински крепко привязалась к незаслуженно обездоленному судьбой Андрюшке, ласково называя его «чернышом-амосёнком», «крестничком». Держала более месяца в стационаре, не доверяя никому заботу о нём. В свободное от приёма время склонялась над кюветкой беспокойного пациента. Постоянно разговаривала с ним, готовила молочные смеси, купала в травяных настоях. Городским лётчикам заказывала разные детские премудрости, которые помогали крохе набираться сил и расти.

Вскоре Андрюша по-амосовски твёрдо решил смириться с навязанной ему жизнью, остаться в этом неуютном мире, чтобы поближе самому рассмотреть и познать его. Теперь уже почти не плакал, а всё искал угольными раскосыми глазёнками добрую тётю в белом халате, ждал нежного прикосновения тёплых рук, которым был обязан своим рождением. Навёрстывал упущенные блага сном. Просыпаясь голодным волчонком, аппетитно опустошал приготовленные тётей молочные бутылки.

Малыш крепчал.

Отец часто бывал рядом с Андрюшей, оставляя старших на попечение рано овдовевшей бездетной сестры Сони, решившейся на время оставить солнечный Сочи, чтобы помочь брату растить сыновей.

Амосов уволился с буровой, чтобы стать детям и мамой, и папой. Каждый год с весны и до первого снега семейство проживало на дальнем зимовье. Сытно кормили их неисчерпаемая тайга и большая рыбная Тунгуска. Потомственный охотник, кузнец обеспечивал семью всем необходимым. Подрастающие парнишки охотно помогали ему. Отец приучал сыновей к тайге. Теперь она им мать. Сам же любил берендеево царство всей душой, преданно и заботливо. Не каждый мужчина способен так любить женщину. Оберегал свои угодья от браконьеров, заботился о зверином и крылатом живье. С раннего детства приучил мальчишек добрыми делами почитать зелёную кормилицу, строго требовал соблюдать свои лесные заповеди: «Понапрасну – не губи!», «Беззащитным – не вреди!», «На дармовое – не жадничай!» Не словами – на деле показывал, как следует жить в таёжным мире.

Сыновья в своей уже взрослой жизни, жизни без отца, помнили эти наказы. Хранили в памяти и случай, как отец однажды привёз в дом маленького лосёнка, названного им Валькой. До мельчайших подробностей он запечатлелся тогда ещё подростку Андрею.

…Малыш Валька едва стоял на нестойких, дрожащих, непослушных ногах. Скорее всего, был у лосихи вторым телёнком, по воле какой-то нелепой случайности отбившимся от матери. Отец, «ставя на учёт» глухариные кладки, сильно испачкался и решил спуститься к распадку, чтобы привести себя в порядок. Подойдя ближе, прислушался. Впереди что-то трещало, ёрзало и билось о воду. Рискуя безнадёжно увязнуть в вековых завалах, увидел маленького лосёнка и высвободил его из смертельно опасного плена. Смельчаку, тут же названному им Валькой, не дал и недели от роду. Оголодавший и слабый, тот отчаянно пытался самостоятельно выкарабкаться на сушу. Но скользкий, трухлявый сушняк обламывался под острыми и быстрыми копытцами, крошился и снова тянул упрямца в студёную талую воду. Этот треск, услышанный Амосовым, и спас бедолагу. Не произойди встреча с отцом – ему б не жить!

В доме Валька быстро освоился, отогрелся в тёплом предбаннике на старом отцовском полушубке. Напился молока с манкой, отоспался. Назавтра уже шустро бегал по подворью, брыкался, высоко подпрыгивал и тузил забор. Полюбил тётю Соню, почему-то считая именно её своей матерью. Стоило той спуститься с крыльца, как чуткий Валька оставлял забавы, мчался к «мамке» стрелой, облизывал, тычась симпатичной мордочкой в её живот. А когда она выносила лосёнку пойло – молоко с кусочками размоченного хлеба, чуть не сшибал кормилицу с ног, на лету хватая и засасывая в рот края цветастого фартука. Бесконечные Валькины наскоки от подарка брата ко дню 8 Марта вскоре оставили лишь жалкие, жёваные лохмотья.

Прислонив ведро к забору, тётя Соня ногами и руками пыталась удерживать алюминиевое ведёрко в стоячем положении. Но Валька всякий раз, прежде чем приступить к очередной кормёжке, старался поддать долгожданному ведру копытом и только после этого спешно окунал в аппетитное питьё ушастую мордочку. Изредка его голова высовывалась наружу, чтобы хлебнуть воздуха. Лосёнок громко сопел, фыркал, мотал белой мокрой мордой.

В такой час откладывались дела, и семья с восторгом наблюдала за любимцем. К концу трапезы Валька от копыт до холки был в молоке и крошках. Пойла хватало на всех нас. Лобастый шустрик не по разу благодарно обегал семейный круг, оставляя на каждом печать телячьей нежности и признательности, а заодно изрядно испачкав одежду своих почитателей. За сутки малыш набирал около двух килограммов привеса.

– Осенью, – вспоминал Андрей, – отец навсегда разлучил нас с лосёнком. «Это зверь. Таёжный зверь! Не игрушка вам. Его место там, на лесных тропах». И увёз Вальку на дальнее зимовье за Медвежью гору. Быстроногого, упитанного, с явно обозначившимися набухающими на лбу бугорками. Как-то, два года спустя, повстречались они на узкой каменистой лосиной тропе. Отец узнал его издали. Но Валька остановился первым. Задрав голову, долго смотрел на идущего навстречу человека. Чувственными влажными и волосатыми ноздрями втягивал глубоко в себя летящий от него ветерок. В раздумье переминался с ноги на ногу, хрипло мычал, прижимаясь упитанным крупом к поросшему лишайником скальному выступу. И замер, словно что-то сопоставлял и припоминал. Отец остановился в десяти шагах от могучего красавца. Протянув к нему руки, тихо позвал: «Валька! Валька…» И тут же, вздыбив копытами известняковую пыль, молодой лось ринулся к своему спасителю. Приблизившись, несколько раз обежал его, потом остановился, приосанился. Мотал головой, словно хвастался сильными ветвистыми рогами. Добродушно хоркал, сопел, хукал, как в лосячем детстве, осторожно прижимаясь к родному существу торсом. Потом подошёл вплотную. Стал лизать лопастым розовым языком старенькую фуфайку, лицо и руки отца. В холке Валька вымахал под два метра и весил около полтонны. Расчувствованый благодарной памятью отец дрожащими ладонями гладил доверчивую Валькину морду, тычущуюся в него. Зверь млел от удовольствия, когда добрый человек ласково трепал за длинные уши, теребил свисающую на грудь клином густую, шелковистую бороду, одобрительно хлопал ладошками по высоким, стройным ногам. Так вот они долго и близко общались, оба довольные и счастливые от неожиданной встречи, хорошо понимая друг друга и разговаривая на языке идущих от сердца звуков и телодвижений. Расходились в разные стороны медленно, неохотно, будто зная наперёд, что никогда уже их тропы не пересекутся…