Тамара Булевич - Таежные родники

Дмитрий Амосов погиб в тайге не от клыков и копыт диких зверей, с которыми прожил свой век бок о бок. Его убила шальная браконьерская пуля, бездумная рука злого, ненасытного человека. Нет, не человека. Нелюдя.

В ту горестную весну, навечно разлучившую сыновей с отцом, старшие близнецы Анатолий и Николай бороздили моря и океаны капитанами дальнего плавания, «младшенький» Андрей работал в Эвенкийской нефтеразведке бурильщиком.

Сыновья помнят и любят отца по-прежнему нежно. Как в далёкие годы своего взросления.

2009 г. Писатель Тамара Булевич в мастерской /г. Красноярск/ народного художника РСФСР, Почетного члена Российской Академии художеств, писателя и поэта Тойво Васильевича Ряннеля.

2009 г. Группа красноярцев у пещеры на о. Ольхон /о. Байкал/ с гостями Зигмундом Йеном, Героем Советского Союза, летчиком – космонавтом Германии / в центре справа от Тамары Булевич/ и Зигмунтом Хоренем из Польши / крайний справа в стоящей группе/ – известным в мире проектировщиком парусных судов.

Напряжённый жаркий день иссушил, измучил. Путевые рабочие едва держались на ногах, угрюмо, в полном молчании собирая в брезентовые мешки инструменты и поджидая электричку, которая избавит наконец-то от адского труда в глинистой пыли, от липучей мошки, писклявого комарья, нещадно грызущего, неистребимого, не дающего рта открыть.

Игнат Дёмин запозднился. Сегодня бригада завершала намеченный по станции Снежница текущий ремонт и отсыпку полотна. Завтра сам начальник дорожной службы пути Ефремов будет на приёмке. Но Игнат был спокоен: всё сделано на совесть. Мужики не подвели, как бывало в первые годы их совместной работы.

От похвал бригадир воздержался. «Завтрашний день покажет, что наработали».

Похоже, приближалась гроза. Во второй декаде августа погода обязательно портилась, и к бабке не ходи. Ненастье дня на три выбивало из графика. Только тайга радовалась дождю, упиваясь изобильной, ещё по-летнему тёплой, живительной водичкой, пополняя подземные водоёмы и набираясь жизненных сил, чтобы весной вытолкнуть к свету новую зелёную поросль.

Игнат гнилой поры не выносил. Она совпадала с подготовкой закреплённого за бригадой участка к зиме, безжалостно актируя золотое время проливными, непрекращающимися сутками дождями.

«Потом попробуй наверстай! Руки и спины у людей не железные», – сокрушался он, заранее зная, что последующие дни будут авральными, нервозными и до глубоких сумерек.

Прошло семь вёсен, как Игнат купил дом в Снежнице. Купил для собственного удобства: работа рядом, не нужно тратить бесценные часы на электрички. Но главной причиной всё же послужили те обстоятельства, что здесь о прошлой жизни Игната никто не знал и легче было начинать жить с чистого листа. Хотя и в родном Минине его узнала только товарка тёщи.

Придя домой, Дёмин первым делом занёс в сени горшки с геранью, которую и так немало потрепал усиливающийся ветер. Обычно герань, лаская взгляд хозяина, рядами стояла на специально сбитом для неё из тёсаных лиственных досок подмостке. Она подковой окаймляла ухоженный рубленый дом, тревожа и радуя бело-розовым буйством шаровидных соцветий. Тихими заревыми вечерами он подолгу любовался ими, находя душе отраду и успокоение.

Второй дом обустроил в полном соответствии с родовым, Дёминским. При живых родителях на широких белых подоконниках от весны до зимы цвела, полыхала герань. Мама Люба пользовала её округлые, короновидные, иногда окаймлённые бурым кольцом листья при зубной боли. Всегда клала их приправой к дичи и телятине.

Игнат спустился вниз огорода, где пушистыми зелёными веточками, как крылышками, взмахивали недавно высаженные им, но уже бойко ухватившиеся за дерновую, исконную землю кедрята. На этот «детсад» наткнулся случайно у платформы Рябинино во время обеденного перерыва, поднявшись на таёжный взгорок. Среди вековых в три обхвата сосен и пихт давно прижилось и кедровое семейство. В густом смолянистом дурмане над головой Игната распластались опахалом лапы кедров, ещё не старых, щедро увешанных зреющими зеленовато-бурыми шишками.

«Надо в сентябре прийти сюда. Пошишковать», – подумал тогда Игнат и уже направился к пологому откосу, чтобы спуститься вниз к бригаде, когда на открытом всем ветрам месте обнаружил с десяток годовалых кедрят. «Вот куда вас занесло! Тут с северной стороны вам не выжить».

Спустившись к мужикам, попросил помочь ему выкопать и доставить кедровый «выводок» – малолетнее чудо в его огород. Всех до единого.

Городские мужики удивлялись его нескрываемой радости спасителя:

– Живёшь в тайге и тайгу на огороде разводишь. Зачем тебе это?

Игнат добродушно улыбался, отшучивался:

– Ленив стал. Далеко в кедровники ходить. Старею. Глядишь, доживу до их зрелости. Орешек соберу и вас угощу. Кедры в людской заботе и ласке быстрее обычного растут.

Мужики недоуменно пожимали плечами.

К ночи непогодь чёрной мглой нависла над горами, тайгой и посёлком. Небо напоминало крутящийся калейдоскоп с мрачными, не предвещающими ничего хорошего картинками. Вдруг оно вскипело и порвалось на мелкие сизые лоскутки, которые неистово метались от горизонта к зениту и обратно, уплотняясь в многослойный на полнеба пирог. И в то же мгновение отягощённый, почерневший изнутри пирог взорвался, клокоча и распадаясь на светящиеся огненными разрядами тяжёлые тучи. Они падали вниз одна за другой, образуя над землёй свинцовое мечущееся в разные стороны воздушное месиво. Казалось, вот-вот небо проткнётся очередным копьём молнии, разверзнется спасительными водами и сразу же снимется напряжение, яростное противостояние непримиримых небесных стихий.

Более месяца над Снежницей властвовал зной. И теперь небо, припомнив давно забытые матушке-земле обещания, решило помочь ей – залить изнуряющее и жгучее лето, заслонить собою от пышущего жаром солнца.

Игната беспокоило завалившееся весной дерево – сушняк, прозванное им ведуном. Оно повисло на сосне у забора, крепко зацепившись верхними сучьями, как крюками, за её мощные ветки. В безветренные дни дерево сохраняло полное безмолвие, но чуть всколыхнётся порывом лёгкого ветерка сосна, и ведун начинал выводить свою грустную песню, напоминающую то скрип несмазанной двери, то рык зверя, то вскрик лопнувшей струны. Иногда предупредительно и чётко выговаривало: «Не подходи!». Но чаще всего громко насвистывало соловьиные разбойничьи напевы. А то вдруг тревожно вскрикивало незнакомым голосом испуганной птицы.