Андрей Воронов-Оренбургский - Имам Шамиль. Том второй. Огненная тропа

Джигиты остановились и замерли.

Все знали о важном даровании Гобзало – умении держать паузу и самому держаться с огромным достоинством. Но нынешняя немота, а затем жестокая правда, были подобны обвалу в горах.

– Уо!

– Гобзало! Что с тобой?! – взвились горячие голоса.

– Не-ет! Я не пойду наперекор джамаату. Как решил народ Гидатля, так и будет! Вам ли не знать? Слово джамаата сильней, чем шашка героя. Адат суров!

– Ай-е! – вновь взорвались клокочущие крики.

– Во имя Аллаха!..

– Нет, я сказал! У меня мысль и слово – одно! – Гобзало вспыхнул, как порох. Вах! Какая грозная, неукротимая воля звучала в нём.

Джигиты суеверно переглянулись и тут же прикипели взорами к мюршиду, не в силах поверить…Волла-ги! Всё в их кумире было прежним: чёрные, как гранат, глаза, резкие черты орлиного лица с высеченными, будто из камня, скулами, повадки дикого зверя, молчаливого, сильного, а потому непредсказуемого и опасного, и вдруг…

Не обращая внимания на глухой ропот голосов, Гобзало решительно подошёл к своему жеребцу, поймал носком чувяка узкое стремя, и беззвучно, мгновенно перекинув тело, слился с седлом.

– Аллах да воздаст вам, братья! – бросил он, отыскивая привычным движением правой ноги другое стремя. – Билла-ги! Кто ослушается, того уложит моя пуля! Вы нужны Гидатлю! Хо, я все сказал. Иншалла.

Словно поражённые громом стояли храбрецы – джигиты, заворожено глядя на уносившегося прочь всадника. Никто из них, озлобленных и взбешённых, не посмел нарушить грозного наказа прославленного мюршида.

Подавленные, в мрачном молчании, они вскакивали на своих коней. И, подобно хищной стае, потерявшей своего признанного вожака, угрюмо потянулись волчьей цепью к родным дымам.

Гуниб – гранитная твердыня, заоблачное орлиное гнездо горного Дагестана.

Воллай лазун! Гунибское плато, как последний рубеж Имамата в битве с урусами, Имам Шамиль имел давно и берёг его в сердце, как чёрный алмаз, как волшебный кристалл, – способный вызволить его из железных когтей судьбы.

«Ещё восемнадцать лет назад – 16 ноября 1841 года генерал Клюки фон Клюгенау в письме генералу Головину Е.А. сообщал: «Ваше высокопревосходительство…Гунибцы, известные бестии, охотно приняли предложение коварного неприятеля. Они согласились дозволить мюридам укрепить свой аул, обеспечить его предостаточным запасом зерна, транспорты которого уже начали прибывать на сию вершину…» 3 3 ДГСВК с. 309.

В том же 1841 году воины Аллаха, по приказу наибов Шамиля, производили на Гунибском плато серьёзные укрепительные работы, завезли туда весьма изрядный запас продовольствия и оружия.

А вот, что спустя годы писал командующий князь Барятинский А.И. в докладе на имя Его Величества Государя-Императора Александра II перед штурмом Гуниба: «…Не ограничиваясь природной крепостью Гуниба, прозорливый Шамиль употребил решительно все возможные средства – сделать его совершенно неприступным; он подорвал все скалы порохом, куда представлялась хоть какая-то малейшая возможность добраться; он заградил все тропы, ведущие на Гуниб от Кара-Койсу, Ругуджи и Хиндаха толстыми стенами, боевыми башнями, двух и трёхъярусными оборонительными постройками, везде заготовил огромные кучи камней для скатывания на атакующих». 4 4 РГВИА. Ф. 846. Оп. 16. Д. 6609. Л. 22-23.

Хай, хай…К тому сроку 5 5 т.е. 1859 год. , на горе Гунибе хоронился невеликий аул шесть-семь сотен жителей; несколько хуторов, две мельницы, мечеть, оружейная мастерская, да пороховая готовальня.

По воле Творца неприступный Гуниб-Даг расправил свои крутые плечи в

самом центре древнего Дагестана, а потому. Как не раз в том убеждались завоеватели, имел уникальное стратегическое значение. Эта циклопических размеров цитадель, сложенная из гранита, базальта и туфа, имела вид обезглавленной пирамиды, коя, была отгорожена от всего мира отвесными и глубочайшими безднами с седла плато на десятки и сотни вёрст, как на ладони, просматривалась большая часть горной страны. Отсюда без труда можно было контролировать положительно все пути, ведущие к нему. С трёх сторон его защищали глубокие каньоны двух полноводных, бурливых рек: Кара Койсу и Аварское Койсу.

Биллай лазун! Это была естественная крепость площадью более ста вёрст с юга на север и с запада на восток, защищённая со всех сторон двумя ярусами гигантских базальтовых глыб, которые, как гласит одна из древних легенд, были принесены сюда исполинами дэвами, не то крылатыми демонами по воле Создателя, ещё миллионы лет назад.

Аллага шекур…Когда младший сын Имама Магомед-Шапи взялся укреплять и готовить гору к обороне, из-за нехватки людей и средств были проведены только простейшие укрепительные работы на самых важных и судьбоносных рубежах. Даже для того, чтобы передать то или иное распоряжение, не хватало людей! Посты, расположенные на самых опасных участках не имели связи между собой.

Что ж, верно сказано: у победителя – день, у побеждённого – ночь. Как верно и то: побеждённый ненасытен в борьбе. А мужество и стойкость воина узнаются, когда наступает срок испытаний.

* * *

Хай, хай…Мало, крайне мало было защитников Гуниба…Но и маленьким ключом можно открыть большой, окованный железом сундук. В те времена у Шамиля как-то спросили:

– Скажи, Имам, как могло случиться, что крохотный полуголодный Дагестан веками был способен сопротивляться могущественным государствам и устоять против них? Как мог он полвека биться со всесильным Белым Царём?

В безмерно уставших глазах Имама, казалось, отразился раскалённый перламутр былых и грядущих пожаров. В медных пальцах неспешно щёлкнуло яшмовое зерно чёток, подведя черту затянувшейся паузе. После чего, Шамиль тихо, но твёрдо изрёк, убеждая собравшихся воинов и мудрецов, в своей выстраданной мысли:

– Дагестан никогда бы не выдержал такой борьбы, если бы в груди его не горело пламя любви и ненависти. Этот огонь и творил чудеса и совершал подвиги. Сей огонь и есть душа Дагестана, то есть сам Дагестан, – его плоть и кровь.

Я сам кто такой? – с усмешкой продолжал великий Шамиль, снова щёлкая каменным зерном, – Сын садовника Доного из обычного горского аула Гимры. Уо! Я не выше ростом и не шире в плечах, чем другие люди. В детстве был хилым и слабым волчонком. Глядя на меня, взрослые качали головами и говорили родителям, что долго не протяну. Сначала я носил имя Али. Но когда я хворал, это имя заменили Шамилем, надеясь, что вместе со старым именем уйдёт моя болезнь, а вместе с нею и злые, нечистые духи, что кружились над моей колыбелью. Шамиль – странное и чужое, для наших мест, имя…Но я выжил и рос с ним…Я не видел большого мира. Не воспитывался в больших городах. Я не был обладателем большого добра и богатства. Учился я в медресе в своём ауле…Но всегда помнил из какого я рода. Приёмы – ничто, воля – всё. Сила воли, которая и есть наш горский дух – наш огонь. Воллай лазун! Однажды он просыпается в каждом. Проснулся и во мне…Давно это было, но я не забываю, да и не хочу забывать. В ту минуту я и стал Шамилем, которого знаете вы…Главное сберечь этот огонь…Не дать угаснуть ему.