Лариса Сегида - Дневник Дракулы

Голос звучал так жалобно, так щемяще и вместе с тем так красиво и сказочно, как это умеют делать только сирены. Он звал к себе, тянул, тащил, вызволил мое тело из-под одеяла, повел к двери, откуда доносился более ясно. Прямо как вампирные завывания, сладостные и липучие. Я вспомнила всю эту книжную и киношную требуху и фыркнула. Дрянь, дешевка.

«М-и-и-и-н-я-а-а-а… М-и-и-и-н-я-а-а-а… М-и-и-и-н-я-а-а-а…». И низкий бас: «Да-да-да». А дальше – брань. И так, и этак, и еще вот так. Боже мой! Я даже уши заткнула. Тихо. И из далекого далека посыпались, покатились вздохи, те самые вздохи, что не давали мне покоя в прошлую ночь. Быстрее-быстрее, чаще-чаще, жарче-жарче. Дикий вопль на сильнейшей, высокой ноте и непередаваемые, вычурные сочетания матерщины, кубарем скатившиеся в хрип и редкое, тяжелое бульканье.

Утром лил дождь. Возле моей двери со стороны коридора лежал черный старомодный зонт с крючкообразной ручкой и жёлтый дождевик из болоньи. Желтый цвет явно царил в этом доме, чем, видимо, и объясняется его сумасшествие. Ван Гоговских полотен я, правда, здесь не наблюдала, но общность во взгляде на мир у хозяйки и великого мэтра, как мне кажется, прослеживается. Забота этой дамы меня тронула. Кнут я понюхала, дали вкусить и пряника. Я гаркнула на весь коридор «Спасибо, бабулечка!» и смылась на свободу.

***

ДНЕВНИК ВЛАДА

Если я не буду писать, сойду с ума. В голове кишат мысли, которые рвутся наружу. Руки, пальцы стали нежными, бледными от безделья. Кровь словно остановилась во мне. Прошлое освещает мой мозг неожиданными вспышками. Болезненных воспоминаний больше, чем радужных. Меня лишали многого – отбирали трон, власть, страну, жизнь, я прятался, бежал, но я всегда двигался, как зверь на воле. А эта клетка сушит меня, сосет соки и кровь, окончательно лишая меня чувствительности к жизни.

Здесь мне стала сниться мачеха. Раньше этого не случалось. Зеленоглазая, темноволосая Евпраксия, она была дочерью молдавского господаря Александра. Отец не выбирал ее. Женитьба отца тщательно продумывалась дедом Мирчей. Она была нужна моему отцу, чтобы продвинуться к валашскому трону. Ему подбирали выгодную невесту, в то время как мы со старшим братом Мирчей уже существовали на этом свете. Высокие люди не лишены ошибок и грехов: мы были плодом случайной связи отца, что скрывалось от нас долго. Поэтому я не знаю ни имени, ни лица своей родной матери. Мы были совсем детьми, когда наш отец женился на молдаванке Евпраксии, и мы легко приняли ее за родную мать. Не знаю, были ли мы с братом плодами настоящей первой отцовской любви, – отец всегда отмалчивался в отношении своего прошлого. Он был скуп на чувства. Но он любил нас – его глаза выдавали эту человеческую слабость. Никаких ласк, только редкие колючие поцелуи при встречах и прощаниях.

Турки давили Европу данью, трон моей родины был под Даном, но предусмотрительные венгры все же не были до конца уверены в своем избраннике. Им был важен резерв из нескольких претендентов на случай быстрой замены. Влад Дракýл оказался одним из них. В то время он прозябал в Трансильвании под строгим наблюдением Сигизмунда. Дабы не мучить моего отца в уже сознательном возрасте праздным бездельем, венгерский ко-роль вручил ему командование передовой охраной на границе Валахии с Трансильванией. Отца перевели в Сигишоару, где он получал жалование и к его великой чести был удостоен права чеканить монеты с сим-волом Ордена Дракона, что означало принятие Влада в священный рыцарский Орден. Последнее обязывало ко многому, оно определяло всю последующую жизнь моего отца. Орден Дракона был духовным союзом важных персон Венгрии, со своим кодексом чести, моральных норм и религиозных канонов. Сигизмунд возвел отца в «драконисты» и доверил ему трансильванскую границу.

Слабовольные политики всегда окружали наш род, но боялись его. Их пленила духовная сила Дракýлов, но они не давали нам прыгнуть выше ими же поставленной планки. Десятки слепней на шкуре льва: чем он свободнее и легче бежит, тем глубже впивают в него они свои щупальца и хобот-ки, чтобы лучше держаться и не упасть. Они пили кровь из меня и моих предков, делают это и по сей день. Никогда не признают своих преступлений и кровавыми руками сейчас затыкают мне рот, пытаясь заставить молчать и бездействовать. Кровь, моя энергичная кровь, почти теряет свои жизненные силы. Ей нужны свежие источники, пока она совсем не свернулась и не стухла.

В феврале 1431 года Влад Дракýл вернулся из Буды счастливым. Сигизмунд признал его князем Валахии, но это оставалось на бумаге. В Сигишоаре отца ждала невеселая весть – только что на валашский трон самовольно взошел его брат Александр, соперник и завистник. Венгерский король Сигизмунд был силен и влиятелен, но не настолько, чтобы руководить и Валахией. Вот тогда-то отец, имея уже двоих детей, меня и Мирчу, решил жениться на дочери молдавского князя, чтобы заручиться поддержкой Молдовы на пути к валашскому трону. Братья Евпраксии Илиас, Стефан, Богдан II, будущие князья, влиятельные политики, верные друзья и помощники Влада Дракýла, стали его законными братьями. Теперь уже Венгрия и Молдова поддерживали отца. Этого оказалось достаточно, чтобы захватить заветный валашский трон в декабре 1436 года. Брат Александр, кровный Владу по отцу, был выставлен из дворца.

Моя мачеха Евпраксия родила отцу красавчика Раду, которым умилялись все вплоть до турецких пашей и который ныне восседает на моем троне. Были у отца и другие сыновья, рожденные вне брака, но лишь мы трое – его официальные наследники.

С зимы 1437 года отец начал править Валахией. Наша семья переехала в княжескую резиденцию в Тырговиште. Та роскошь, в которую я, пятилетний мальчик, окунулся, потрясла меня. Жизнь в Сигишоаре, которую я так любил, показалась в сравнении со столичной тихой, скромной, провинциальной. Я перестал быть предоставленным самому cе6е. Учителя, воспитатели, военные, люди с блестящим европейским образованием и манерами, ежедневно выбивали из меня наивную детскость и лепили дворянина.

Утро начиналось с уроков плавания, фехтования, стрельбы из лука, верховой езды, что я любил особенно. Затем шло обучение точным наукам, гуманитарным (классической литературе, истории, праву) и свободным искусствам: грамматике, риторике, диалектике, арифметике, геометрии, астрономии и музыке. Каждый день по три часа я штудировал иностранные языки. В итоге я овладел для официальных переписок венгерским, немецким, кириллицей и латынью, немного итальянским и французским. Военные преподаватели открыли мне глаза на историю политики и военного искусства, теологи вдалбливали мне теории православного богословия. К нему я относился тогда наименее серьезно, потому как считал лишь плодом человеческой фантазии, хотя саму Библию читал с интересом, с чем-то не соглашался, но, конечно, был еще максималистом, чтобы постичь, осознать, доползти до вершин библейской мудрости. Но что тогда, что сейчас, уже в зрелом уме, полагаю, что вера – субстанция сугубо личная, плод индивидуального опыта, и когда в нее вмешивается кто-то с насильственным внушением мне или любому другому человеку кем-то установленных догм, она теряет свои зыбкие духовные свойства и умирает.