Павел Желтов - Кайфуй, гном

Двинулась, гудя, лента. Полминуты спустя появились первые баулы-тележки-сумки. Толпа постепенно редела – отваливали с добычей воссоединившиеся с багажом пассажиры – на ходу осматривали сумки, трясли за ручки чемоданы, с жужжанием увозили прочь тележки.

Асия, не отпуская плечо дочери, шагнула левой ногой к ленте, левой рукой подцепила довольно объёмный туристический рюкзак и потянула на себя. Рюкзак поначалу послушался, но с ленты слезать не хотел, только подпрыгивал, когда под ним протаскивалось сочленение.

Я сделал два шага, собрал обе лямки в кулак и поднял сумку. Там было килограммов 15. Асия резко обернулась, нашла меня округлившимися глазами, узнала и успокоилась. Даже кивнула.

– Помогу, – сказал я, поставив рюкзак рядом с ногой. Теперь надо дождаться кресло Гульнары. Потом пришла мысль, что кресло – это негабарит, а значит, будет не здесь, а в другом, специальном месте.

– Спасибо большое, – сказала моя бывшая попутчица и наклонилась к рюкзаку.

– А кресло? – напомнил я.

– Мы без кресла, – объяснила женщина. – Сказали не брать кресло.

Как там говорят: «Сначала я не понял, а потом как понял!». Вот примерно так и было. Но виду не подал, когда понял. Просто потянулся к рюкзаку:

– Давайте помогу донести. Куда там вам. А вы девочку несите.

Женщина согласилась, снова кивнула, подхватила ребёнка и пошла к выходу.

Шли по огромному залу, мимо ларьков с сувенирами уральской столицы, мимо кресел, мимо блестящего «ЗИСа», установленного на постамент и огороженного красным шнуром. Прошли автоматические двери. Вышли на улицу. Там было тепло и довольно влажно. Если бы я был один, я бы остановился, закрыл глаза и позволил бы себе насладиться этим новым для моего носа воздухом, начиная знакомиться с городом, чтобы эти впечатления уже скорее начинали вытеснять из головы накопленную усталость. Впрочем, всё равно остановился, потому что остановилась Асия с Гульнарой на руках и закрутила головой в поисках автобусной остановки.

– Какой маршрут?

Она достала откуда-то телефон, потыкала в экран большим пальцем, назвала маршрут.

– Послушайте, – сказал я почти неожиданно для себя. – Давайте я вас до адреса провожу.

Видно было, как Асия снова напряглась – её тело будто бы сжалось в комок, при этом не меняя очертаний.

– Так. Нет. Не бойтесь. Правда хочу помочь, – начал объяснять я. Дочь положила на мамину шею ладошку.

– Хорошо. Давайте, – сказала женщина.

Я вновь подхватил рюкзак, взял его на руки – примерно так же, как мама несла дочку. Место за спиной было занято моим собственным рюкзаком.

– Там знаете, куда идти?

Асия пожала плечами.

– Адрес есть, или по навигатору посмотрю, или там спросим.

– Отлично. Удобно ведь, правда? – я попытался изобразить умеренный восторг. – Представляете, в будущем живём. Навигатор у каждого. Мало кто задумывается, а оно так и есть.

Сочувствия у попутчицы мой восторг не нашёл.

С одной стороны, работа была довольно тяжёлая, вернее, горячая: посреди поля, в день летнего солнцестояния в полдень не так жарко. С другой – шевелиться надо было, только если мастер-установщик велит. А если не велит – то и не вздумай даже бросить хоть щепоть пыли в жерло домны: ежели увидит, отправит следом. Не отправит, конечно, пять пудов мяса могут сильно испортить партию чугуна. Но накажет, точно.

Работа Микуле нравилась. Вернее, тут нужно пояснение. Нравится или не нравится – эти понятия колошечному не были знакомы. Разумеется, он знал эти слова и представлял, что они означают. Всё дело в том, что Микула с детства не испытывал удовольствия. Так, чтобы радоваться до визга и прыжков. Просто не был способен. Он чувствовал холод и тепло, различал оттенки боли, все органы чувств были в порядке и исправно посылали в мозг сигналы. Просто Микула не испытывал ни радости, ни разочарования. Зато прекрасно знал, что такое интересно.

Когда ныне покойная матушка рассказывала, как складывать и вычитать, демонстрируя всё это на камешках – это было интересно. Интересно же было повторять за родительницей «ааааз, бууууки, веееди…», потому что это обещало интересное и дальше. Так и вышло.

А вот колоть дрова для барской поленницы было неинтересно. Зато в это время можно было подумать про последнюю игру в салки. Убегать по прямой, размышлял юный Микула, занося над головой колун, не очень полезно. А вот неожиданно свернуть, а то и побежать назад – хорошо. Можно легко обмануть. А ещё можно побежать навстречу, свернуть так, чтобы пробежать мимо кого-то, тогда его и осалят. Разработав таким образом тактику, он начинал ждать следующей потехи, чтобы её испытать.

Или, переворачивая граблями валки на покосе, тоже размышлял. Всё берётся откуда-то. Вот цыплёнок из яйца, утёнок тоже. Сам видел. Утёнок станет такой же, как утка, которая снесла яйцо. Люди и коровы вообще сразу делают себе подобных из себя. Только мухи из дерьма, как говорят, зарождаются. Хотя совсем не похожи на тех, кто произвёл это дерьмо. Ни на людей, ни на коров, ни на уток. Только сами на себя. А я, однако же, как-то сжал жирную муху пальцами, а из неё посыпалось. Может, это и есть её яйца? Тогда всё становится понятным.

«Ешь кашу, будешь расти», – говорила в детстве матушка. И маленький Микула представлял, как каша заполняет сначала ноги, полые внутри, потом туловище, доходит до подмышек, начинает падать в руки. А потом, когда он становится заполненным до макушки, каше деваться некуда, тогда Микула и вынужден расти. Он удовлетворился этим объяснением и несколько дней проходил с этой схемой в голове. Пока не связал процесс поглощения пищи с дефекацией. А потом ещё и на потрошение рыбы обратил внимание (плотва ведь тоже на кашу клюёт, а состоит не из каши). Картина мира рухнула. Поэтому пришлось выстраивать новую. Постепенно, наблюдая, анализируя, делая выводы.

Когда Микулу вместе с остальной партией крепостных людей привезли на завод, ему было легко понять, что делать. А вот для чего это нужно, пока было туго. Не хватало данных. И Микула начал их собирать.

Особенное впечатление на него произвели меха. Вернее, способ их работы. Сами то меха были простые: два ящика, надетые один на один. Больший ходит вверх-вниз. Когда идёт вверх, воздух набирается, когда вниз – дует. Но ворочали его не люди. А толстое бревно, которое постоянно крутилось. А бревну вращение передавало колесо. Здоровенное, в два человеческих роста. Оно наполовину было опущено в текущую воду – каменный жёлоб, проложенный через весь завод. Вода толкала лопатки колеса, колесо вращалось, меха дули воздух в печь. Чтобы понять эту схему, Микула однажды не пошёл домой после работы. Не чувствуя ничего – ни голода, ни усталости, а один лишь интерес, – он с полчаса смотрел, как ходят меха. А когда увидел колесо, то завис ещё дольше. Вокруг сновали люди, покрикивали на него, дубину стоеросовую. Он отходил, если надо было, в сторонку и продолжал смотреть. А потом проследил, откуда течёт вода в жёлобе. Кто-то кирпичной стеной перегородил реку, оставив маленькую калиточку для воды. Через эту калиточку вода и попадала в жёлоб. Микула настолько переполнился пониманием механизма, так много место оно заняло в нём, что он почти на автомате пошёл домой, забыв забрать положенный ему после работы хлеб. Он спешил поскорее лечь спать, чтобы голова не лопнула от новых знаний.