Павел Желтов - Кайфуй, гном

Красное свечение впереди разделилось на два огненных столба, поднимающихся над домнами. Кожей лица Микула почувствовал, что стало теплее и суше. Он стащил с трёхпалой левой руки рукавицу и почесал шею под обгорелой бородой. Завтра последний рабочий день из восьми, потом выходной, а значит, завтра вечером баня. Микула не ходил в общую парилку. Он сделал баню себе сам. Срубил маленькую клеть позади избы, соорудил очаг и поставил рядом средних размеров кадку. Как и изба, баня топилась по-чёрному. А выходил из неё Микула, чувствуя себя белее тех самых облаков, что суть вода в небесах. Он раздевался в избе, голым заходил, согнувшись, в клетушку парной, притворял дверь, опускался на корточки у очага и начинал жечь огонь. Когда как следует разгоралось, он бросал туда камни – булыжники размером с кулак, которые притащил сюда специально для этого. Дождавшись, пока голыши раскалятся, брал их деревянными щипцами, которые сделал сам, и бросал в кадку. Короткое шипение сопровождало каждую такую манипуляцию. Он складывал в огонь очередную порцию камней, за это время булыжники из первой партии успевали отдать воде свой жар. Микула выуживал их теми же щипцами и складывал рядом с очагом. Процедура ему нравилась. И даже то, что снова приходилось иметь близость с огнём, Микулу не расстраивало. Главным здесь было ощущение покоя и отдыха. На такую процедуру уходил не один час. Но куда спешить? Думать, строить схемы и разгадывать загадки было любимым его занятием. А это можно было делать и на колоше, и в бане. Просто в бане спокойнее. Пока вода в кадке прогревалась, Микула успевал хорошенько пропотеть. Пот вымывал из пор въевшуюся сажу. А потом, когда был готов кипяток, малый брал лыковое мочало и хорошенько тёр себя, стирая с кожи прах здешних недр. Но это будет завтра.

Микула вместе со всеми вошёл в приоткрытые ворота. Подошёл к своему крюку, снял с него парусиновый фартук, повесил вместо него зипун и уличную шапку. На нём были штаны да просторная рубаха чёртовой кожи. Костюм дополнил фартук и кожаный колпак – чтобы совсем волосы на голове не сгорели.

Микула направился к похожей на крепостную башню домне. Печь возвышалась над стенами завода – адскому её пламени не была страшна никакая погода. Его целью была площадка на самом верху, в центре которой был провал – там кипела руда. Площадка эта и называлась колошей. А человек, который там работал – колошничий. Микула знал, что наверху его дожидается сменщик – такой же колошничий, который ворочал руду да уголь всю ночь. Он не сможет уйти с колоши, пока там не появится Микула. Ни минуты нельзя допустить, чтобы площадка пустовала. Потому что домна не может остановиться.

Мне всегда неловко, когда люди начинают говорить мне идиотские вещи. Ещё хуже, когда они надеются найти во мне понимание и сочувствие. Дилемма: огорчить собеседника своей позицией или поддакнуть? Хуже только – начинать спорить, отстаивая свою точку зрения. Особенно, если оппонент – отчаявшаяся мать. Которая сама, как слепой котёнок, тычется в поисках панацеи для своего чада.

Асия родила Гульнару в 28 лет. Детсадовский воспитатель по образованию и призванию, в какой-то момент поняла, что теперь дочь – её единственный воспитанник на многие годы вперёд. Она ушла с работы. Семью обеспечивал муж – вахтовик-водитель. Когда в роддоме узнал об особенностях своего ребёнка, то, что называется, поудобнее перехватил лямку и стал тянуть её с удвоенной силой.

Гульнару плохо слушались ноги. Если стоять она кое-как научилась, то ходить без посторонней помощи не могла: нижние конечности, получая команды от ЦНС, интерпретировали их слегка произвольно. Попробуй тут походи.

С руками дело обстояло лучше. Было почти незаметно, что с руками что-то не так. И с интеллектом. Речь только подвела. Но мать понимала, что ей хотела сказать дочь, а с чужими девочка стеснялась говорить.

Говорить и кое-как управлять своим телом Гульнара научилась немного позже, чем это было положено по календарю развития. Начались бесконечные походы по врачам. Записались в реабилитационный центр для детей-инвалидов. Там Асия могла оставить Гульнару на полдня и перевести дух. Впрочем, польза от центра была не только в этом. Детьми занимались, как называли это сами работники, – социализировали. Гульнара даже как-то продемонстрировала родителям, чему научилась в заведении. Она смогла расстегнуть молнию маминой сумки, достала оттуда помаду, раскрыла её и старательно нанесла на ладонь. «Исовать уками», – объяснила она папе с мамой красные отпечатки детских лапок на обоях. Асия сказала, что эти художества до сих пор на стенке, и убирать их они не собираются.

Так и жили они, покуда в их жизнь не сунула свой бородавчатый нос соседка Валентина Григорьевна. В прошлом работница торговли, той ещё, советской, когда быть продавцом райпо было статусно, и статус этот так крепко посадил на её голову корону, что она не свалилась и глубоко на пенсии.

– Асичка, Асичка, ну, что же вы за родители такие! – начала она громко причитать прямо с порога, наступая и оттесняя хозяйку вглубь прихожей. Асия послушно отступала, охренев от такого напора: раньше старуха приходила лишь ругаться из-за звуков, которые издаёт больной ребёнок. – Давно пора к богу обратиться с бедою вашей тяжкой. Бог послал испытание, бог и обратно его возьмёт. Бог милостив, зря мучить чадо не будет, а грехи родительские надо отмаливать, и дитю тогда здоровье будет, это ведь за родителей дитё страдает-мучается.

Из причитаний выходило, что на Троицу надо быть в «городе с большой духовной мощью, которую ему дал невинно убиенный святой великомученик император и семья его страстнотерпная». В Екатеринбург, в общем. Асия возразила было, что причисляет себя к мусульманам и вообще не понимает, о чем идёт речь.

– Ну, как же, – вплеснула руками соседка, которая повязала по случаю визита весёленький платочек на седую голову – полагала, что так больше похожа на воцерковленного человека, – я же сейчас всё объясню.

Перво-наперво надо было креститься. Асия должна была принять православие и окрестить Гульнару. «Всей душой поверить, всеми мыслями отдаться богу нашему истинному», – суетливо рисуя тремя перстами крест возле подбородка, причитала баба Валя. А потом достала из кармана аккуратно свёрнутый листок и развернула его. Округлым почерком на нём была составлена смета. Цена лечения дочери в рублях. И тут Асия не выдержала и – поверила старухе. По бабкиному плану выходило, что к Троице нужно быть в Екатеринбурге. Утром церковного праздника нужно пройти, вернее, проползти на коленях через двор старицы Фёклы. Гульнара должна быть всё это время рядом. Желательно, тоже ползти. Хоть на четвереньках – так даже лучше. И не просто проползти, а целуя руки сорока (или около того) нищим и подавая им милостыню. А у крыльца, на которое выйдет святая женщина, нужно троекратно попросить её обратиться к богу и вымолить здоровья для девочки. Обязательно надо принести дар. Деньги в шкатулке. Сорок тысяч – ничего, это не миллион, она эти деньги на благое потратит, не переживай. Подходящие шкатулки продают рядом – в церковной лавке. Нужна та, что с троицей. Средняя – чтобы можно было положить деньги, не складывая пополам. Потому что подносить святым сложенные купюры – грех. Сложенные – от Лукавого.