Александр Гельманов - Древо прошлой жизни. Том II. Часть 2. Призрак легенды

Эх! Не раскиснуть бы самому.

– Но ведь эти деньги не будут лежать мёртвым грузом, это же не валютный запас России в иностранных банках, они и здесь пойдут всем на пользу. Вы сами найдёте им лучшее применение, или я чего-то не понимаю? – я посмотрел на Мишу.

– Вы всё правильно поняли. Но как ваш родственник, хочу сказать, что дело не только в деньгах умерших. Мы должны помнить их и уважать их желания, которые для нас становятся больше, чем законом. Вот это и имела в виду Констанция. А Жюль ваш предок, к которому вы прониклись заслуженным уважением, не так ли? Уверен, что вы столь же бескомпромиссно отнеслись к любому пожеланию и ваших ушедших близких.

Я молчал. Мне приводили веские аргументы, – Мишу был юристом и говорил убедительно. Решение было трудным. От своего намерения в душе я не отказался, собираясь настаивать на своём.

– Мы, исходя из сказанного, могли бы перевести всю сумму в любой банк мира на ваше имя, и деньгами бы никто кроме вас не смог пользоваться. Но нам важно, чтобы вы и ваши родственники согласились распоряжаться ими. Разве вам некому помочь или вы не знаете, что с ними делать? – спросил Мишу.

– Я об этом никогда не думал, да и сейчас не думаю. Всё равно вас не убедит скромность моих запросов и достаточность моей зарплаты.

– Конечно, не убедит, потому что не относится к делу. И вы не похожи на нескромного, безответственного человека или на того, кто слишком ленив и недостаточно мыслит.

Что тут ответить? Каждый иногда подумывает в сослагательном наклонении о таких деньгах, а когда они действительно свалятся, не знает, что с ними делать. Или начинает тратить их как придётся, считая, что заслуженно пользуется подарком злодейки-судьбы, внявшей его молитвам. Но нам лишь кажется, что мы будем счастливее с каждой покупкой или удовлетворённой прихотью, а на деле – никогда, потому что для счастья нужна куда меньшая сумма, за пределами которой мы получим лишь иллюзорную радость похотей и кучу мнимых забот. И пределов этих никто из счастливчиков не знает, – их, вообще, нет, и потому всегда хочется загрести себе как можно больше, уподобляясь «многодетному» олигарху. Мне об этом один спец по нумерологии поведал. Он был кандидатом физико-математических наук и считал себя последователем Пифагора, доказавшего основами нумерологии явление реинкарнации. И высчитал, сколько мне персонально нужно денег для «полного счастья». Оказалось, – не мало, но и не много. Зачем желать большего, если тебе его не потянуть? И если тебе всё было отмеряно для выполнения определённой созидательной миссии, зачем своевольничать и превращать жизнь в бесконечный «шопинг, как искусство»? Впрочем, истратить лишние деньги сейчас не проблема – купил несколько яхт и самолётов как один наш губернатор, – и все дела. А если деньги всё ещё жмут карман, можно скупать виллы в разных странах, картины, бриллианты, целые острова, футбольные клубы и десятками яйца Фаберже, а можно хранить деньги в сбербанке и каждый месяц скромно приобретать себе новые ботинки и ящик лакомства, – счастья ни от того, ни от другого не прибавится, и однажды ты вспомнишь какой-нибудь давно забытый день прежней жизни, когда зимой и летом носил одну пару стоптанной обуви, пил чай без сахара и был счастлив. Но к такому прежнему ощущению счастья вернуться невозможно, потому что, когда приходят лишние, тем более, дармовые деньги, твою душу покидает то, чего уже никогда у тебя не будет. Это как пить водку: думаешь, что с каждой рюмкой будет ещё лучше, а лучше не будет, и ты от пресыщения свалишься на землю, попадёшь в вытрезвитель или заработаешь алкоголизм, белую горячку, гастрит и язву. А та сумма, которую мне назвали, могла сделать любого человека не похожим на самого себя, осчастливить сразу многих и не дать счастья даже одному. Может быть, поэтому в наших фильмах цифры с нулями молча пишут на ресторанных салфетках и интимно протягивают будущему получателю вожделенной суммы. Как вы думаете, наши министры и депутаты, заказывающие бутылку элитной газировки, за три-пять тысяч евро в подмосковном куршевеле, находятся в ладах со своим «я»? Думаю, что не в ладах, и одной газировкой не ограничиваются, иначе бы они не забивались бы по щелям, предназначенным только для «ви ай пи». А чем они отличаются по источнику доходов и досугу от киллера, наркобарона или работорговца, получивших очередной заказ с нулями на салфетке, сидя с ними за одним столом в своих куршевелях? Такова диалектика интимной стороны большего, чем нужно, количества денежных знаков. И что мне потом делать с этой кругленькой суммой? Скупать столичную и колхозную недвижимость, постоянно оглядываясь, или без оглядки носиться по бутикам в поисках драной майки престижного качества? Или благотворительно латать социальные прорехи в лабазе саморазворованного с нищим населением государства, в котором миллиардеров набралось уже больше, чем во всей Америке? Восстановить храм? Но украсть деньги, выделенные даже государством на ремонт церкви или монастыря, стало нормой, и концов не найдёшь. Я не презирал деньги и не боялся перемен, но хотел, чтобы мою жизнь изменили не деньги, а я сам.

Мишу истолковал затянувшуюся паузу по-своему:

– Ну, вот и хорошо. Завтра я уеду, а когда вернусь, мы ещё поговорим, – он по-дружески улыбнулся и пожал мне руку, перейдя на английский:

– Констанция, предупреди Клотильду, что вечером мы ужинаем внизу.

– Она знает. Всё будет готово.

– Ну, и отлично. Кстати, – он посмотрел на меня, – чтобы встретиться с людьми, не обязательно устраиваться к ним на работу и проводить рекогносцировку с биноклем, пуская по округе солнечные зайчики. Бинокль-то, поди, ночной прихватили, когда экипировались, а? – он рассмеялся.

– Я его в свои экспедиции раньше брал.

– А вот мне отец оставил на память цейсовскую оптику, карту южной Франции и «Парабеллум». Они у меня были вроде игрушек… В доме хранился даже немецкий автомат «МП-40», так Констанция не успокоилась, пока её отец не заклинил мою игрушку, забивая восьмидюймовые гвозди. То-то крика и слёз было! А потом я долго искал «Шмайссер», который, по слухам, мой отец прятал где-то на чердаке, и мечтал найти немецкую гранату на длинной ручке. Все мальчишки таковы…

Вошла Клотильда с подносом. «Интересно, – подумал я, – как он угадал окончание „торжественной части“, если не нажимал никаких кнопок?»

Мишу достал из бюро бутылку «Наполеона» и наполнил рюмки. Констанция пить не стала. Мы опрокинули коньяк без всяких тостов и пожеланий. Мишу мне нравился. Он и Констанция при мне старались избегать французского языка, и это говорило о многом. Я понимал, что наша беседа далеко не закончена, и хотел услышать от собеседников всё, что меня волновало. Перед этими людьми надо быть откровенным, а я до сих пор умалчивал о месте клада, принадлежавшего им.