Виолетта Трофимова - За гранью грядущего. Роман

Дейзи стало неприятно. Как легко обсуждать чужие отношения! Лишь последние слова дамы ее успокоили, хотя девушка и старалась уничтожать на корню любые ростки ревности.

– А ты что, хотела бы, чтобы доктор Миллан уже завел себе любовницу? – возмущенно спросила вторая женщина. – Если бывают на свете сказки, то история Дейзи и Лайма точно одна из них.

Продолжения их разговора девушка не слышала, так как дамы отправились обратно в зал. Сказка! Хорошо им говорить! Сказок нет! А вот жизнь идет дальше.

Дейзи честно просидела на второй части заседания. Выступления были скучными, Лайм молчал, погрузившись в себя, девушка старалась не заснуть, тоскливо переводя взгляд с одного члена оргкомитета на другого. Когда заседание, наконец, закончилось, Дейзи откровенно зевнула и буркнула: «Ну и скучища!» На нее посмотрели неодобрительно. Девушка закинула сумку в номер, – ей достался одноместный, на десятом этаже, с видом на автостраду, – переодела футболку и спустилась в ресторан обедать. Лайм уже там был, но сделал вид, что не обратил на нее никакого внимания. Дейзи, напротив, взглянула на него с интересом и даже спросила соседку по столу насчет доктора Миллана. Девушка на всякий случай запомнила, в каком номере остановился Лайм, и он, в свою очередь, узнал такую же информацию о мисс Литтлвуд, как бы невзначай просматривая списки участников. В бассейне, куда Дейзи пришла перед ужином, они снова встретились и снова сделали вид, что друг друга не знают. Девушка выглядела весьма привлекательно в своем черном закрытом купальнике, у нее была отличная фигура, и на нее смотрели с интересом, но Лайм взглянул на жену лишь мельком. В последние восемь месяцев Дейзи плавала только в резиновой шапочке и в очках.

Ужинать девушка отправилась в скай-бар, где наслаждалась видом на город. За целый день они с Лаймом даже не поздоровались.

На следующий день Дейзи с самого утра была на своей секции. Доклады были довольно интересными, но далекими от темы, которой занималась девушка, то есть от эггнизма. Дейзи волновалась: она впервые участвовала в научной конференции, в колледже она прочла всего три доклада на семинарах, к тому же здесь ей предстояло выступать перед Лаймом. Он вырвался со своей секции где-то за полчаса до обеда. Девушка видела, как он входил, с каким уважением на него посмотрела председательница. Лайм был в сером костюме и, вероятно, поэтому казался смуглее обычного. Дейзи, напротив, с утра была несколько бледной, но теперь раскраснелась. Доклад свой она знала наизусть, но зачем-то повторяла про себя отдельные места. Наконец объявили:

– Мисс Энн Литтлвуд, Мичиганский университет, Колледж литературы, науки и искусства, кафедра истории искусств, первый год обучения. Название доклада: Эггнизм и мировое искусство.

Дейзи встала, сняла куртку и направилась к трибуне, не оглядываясь по сторонам. В наступившей тишине был слышен лишь звон ее «крыс». Девушка не считала себя хорошим оратором. Она выступала редко, говорила чересчур быстро, отрывисто. Правда, на семинарах Дейзи читала доклады вполне прилично, но там была другая обстановка, меньше ответственности. И все-таки она сможет, она должна выступить хорошо. «За всех тех, в кого не верили и кого зажимали», – сказала себе девушка. Это было чем-то вроде девиза. Она встала на трибуну, выставила вперед правую ногу, чтобы лучше был виден носок «крысы», улыбнулась, поздоровалась и четко повторила название своего доклада. А потом начала читать.

Лайм слушал и не верил своим ушам. Действительно ли это Дейзи? Действительно ли это его жена, которая никогда не давала интервью, никогда не выступала на пресс-конференциях? Он вспоминал, какой нездешней она раньше казалась, и сравнивал ее с той, что сейчас говорила с трибуны. Дейзи превосходно владела голосом, то повышая его, то понижая. Она мгновенно установила контакт с публикой, прежде всего благодаря своей доброжелательности и паре совершенно уместных шуток. Ее доклад был обзорным, но девушка читала его интересно и со знанием дела. Дейзи не была на трибуне принцессой, она была земной, открытой и вместе с тем значительной. Лайм никак не мог оправиться от изумления. Откуда у Дейзи такой ораторский дар? Когда она успела так великолепно овладеть материалом?

Ей устроили овации. Это были ее первые аплодисменты почти за целый год, к тому же ее приветствовали не как певицу, а как молодого исследователя, ученого. Дейзи видела улыбку удивления на лице Лайма. Он явно был поражен. Ей задавали вопросы – она отвечала с авторитетом, умело обходя острые углы. В целом Дейзи постаралась обозначить свое отношение к эггнизму как нейтральное. В конце концов и Лайм решил задать ей вопрос. Председательница встретила его желание с большой радостью.

– Доктор Миллан, – сказала она подобострастно, – для нас огромная честь видеть Вас здесь…

Он знаком попросил ее не продолжать и поднялся со своего места. Мгновение они с Дейзи молча смотрели друг на друга. Это был поединок двух пар глаз. Правда, он продолжался какой-то миг, и со стороны трудно было понять его истинный смысл.

– Лайм Миллан, Гарвардский университет. Мисс Литтлвуд, Вы рассматриваете эггнизм только как явление западной культуры?

Его голос звучал твердо. Взгляды присутствующих обратились к Дейзи. Она не стушевалась, несмотря на то, что впервые ей нужно было отвечать Лайму как ученому, к тому же, на публике.

– Доктор Миллан, я рассматриваю эггнизм как скрытый катализатор глобализации культуры, – сказала девушка, не моргнув глазом. – И этот процесс в прошлом веке коснулся не только Запада, но и Востока. Эггнизм как философское течение нельзя считать чисто европейским явлением, так как его истоки можно найти, в том числе, и в индийской философии.

Это было похоже на реверанс. Дейзи чуть наклонила голову в знак уважения. Лайм улыбнулся. Однако пассаж насчет двадцатого века его удивил. Девушка никогда не проявляла интереса к искусству этого периода. Ему было любопытно, что она ответит.

– Мисс Литтлвуд, Вы считаете, что в пестрой картине стилевых течений двадцатого века можно найти закономерности и связать их с влиянием эггнизма?

– Я на это рассчитываю, – уверенно ответила Дейзи. – Поймите, доктор Миллан, я еще в самом начале пути. Но я полагаю, что первая половина двадцатого века – самый благотворный период для изучения влияния эггнизма на искусство и литературу, на культуру в целом. Дали и Гессе – два имени, которые я могу назвать по этому поводу, даже не задумываясь.

– Вас удовлетворил ответ мисс Литтлвуд? – спросила председательница. Дискуссия несколько затянулась, нужно было уложиться до обеда.

– Да, спасибо, – сказал Лайм. – Желаю Вам успехов, мисс Литтлвуд.