Игорь Евтишенков - Этюды

– Натан Евгеньевич, – послышался голос секретаря Ниночки, – «Дальэнерго» прислало платёжку. Деньги перевели вчера. Вот копия, – перед ним стояла вроде бы настоящая Нина, с настоящим лицом. Он взял у неё факс и махнул рукой. Она вышла. Натан подошёл к зеркалу и внимательно посмотрел в него. Всё было на месте. Почудилось? Что ж, он и поп, и президент, и «чукотский олигарх»? Да, а почему бы и нет?

Дальше события закружились, как в детском калейдоскопе, и всё смешалось в чёрном водовороте.

Проснулся он в холодном поту. Саша приоткрыла глаза и улыбнулась сквозь сон.

– Поваляйся ещё, – прошептала она. – Полшестого ведь.

Но сон не шёл. Пролежав несколько минут, Натан сел на кровати и посмотрел в окно. Сквозь занавески виднелся купол собора Святого Павла. Он нахмурил брови, увидев крест, и перевёл взгляд на здание Парламента. Биг Бэн угрюмо маячил рядом. Неподалёку было здание биржи. Он несколько минут просидел в тупом оцепенении, а потом встал и вышел в кабинет. Там для этикета лежала старая Библия. Он взял её и вернулся в спальню.

Когда Саша проснулась, он водил пальцем по страницам в середине книги и напряжённо морщил лоб.

– Ты, что, читаешь? – удивилась она.

– Нет, ищу нужные места, – сосредоточенно ответил он. – Скажи, а во сколько мы сегодня идём в храм к этому, как там его… помощнику владыки?

– К одиннадцати. А что?

– Слушай, а ты не знаешь, у них там учиться надо, чтобы священником стать?

– Не знаю. А ты что, хочешь в монахи постричься?

– Ну, зачем? Можно поговорить и о другом способе. А сколько там учатся в этой семинарии? Не знаешь?

– Наверное, лет пять-шесть. По крайней мере, я так слышала.

– Пять лет… – пробормотал Натан задумчиво. – Это долго. Но по срокам подходит.

– Что подходит?

– Нет, ничего. Так, слышал, что Серёжа Ванин закончил Киевскую семинарию заочно. Помнишь его?

– Помню. Но о семинарии не слышала.

– А сколько до выборов президента в России?

– Откуда я знаю? Я там больше месяца никогда не жила. Отец из Штатов отправлял погостить у знакомых.

– По-моему, три года осталось. А потом они ещё семь лет добавили. Так-так…

– Перестань чушь нести в такую рань. Ложись, поспи. Тебе всё равно ни попом, ни президентом не стать. Ты же у нас – олигарх!

– Согласен, согласен. По отдельности никогда не стать. А вот если вместе…

Мысли сумбурно перескакивали с предмета на предмет, не давали сосредоточиться, хотя, казалось бы, ничего нового и неизвестного уже произойти не могло. Радовало только одно – что все, наконец-то, пришли. Немного душно, но ничего, терпимо. Как-то серо всё вокруг. И тихо. Сердце стучит тихо-тихо, где-то сорок восемь – пятьдесят ударов в минуту. Как после тренировки. Видно, как в такт его толчкам качается конец ботинка. И ещё дыхание такое тёплое. Очень чувствует верхняя губа. Вокруг тени. Одни тени. Ходят люди, а видны только тени. Боль внутри утихла – это хорошо. Иногда бывает так плохо, что её никакими силами не сдержать. Особенно последний месяц. Таблеток нет. Из-за этого. Это хорошо. Скоро всё закончится»..

– Встать, суд идёт! – эти громкие, но ненастойчивые слова судебного пристава заставили зал колыхнуться и встать. Пристав был человек пожилой, с небольшим животиком, и исполнял свои обязанности уже не первый десяток лет. Иногда он даже не помнил, как проходил день, потому что монотонное повторение одних и тех же процедур превратило его в некое подобие судебного автомата.

Хотя мест в зале было немного, половина из них были пустыми, что говорило о кажущейся заурядности рассматриваемого дела, хотя на самом деле это было далеко не так. Несколько переносов заседаний по разным причинам значительно поубавили количество публики, ждущей сенсаций и скандалов. Не было на этот раз и репортёров. Кто-то распространил слух, что подсудимый заболел и слушания снова будут перенесены. А ехать просто так на другой конец города никто не хотел.

Зал встал. Встали немногочисленные свидетели, которых наконец-то удалось собрать всех вместе, встал подсудимый, одетый в простой костюм школьного учителя, встал гособвинитель, пожилой юрист в форме, которая с трудом сходилась на его дородном теле, и только охрана не пошевелилась – она продолжала стоять, как всегда, с автоматическим оружием наперевес вокруг чёрной металлической клетки. Взгляды двух десятков людей устремились в одном направлении. В дальнем конце зала открылась дверь, и в неё вошли трое – судья и два помощника. Судья была женщиной бальзаковского возраста, однако выглядела гораздо моложе. По крайней мере, сорок пять ей бы никто не дал. Взбитая причёска из крашеных волос шла её округлому лицу с чистой, гладкой кожей. Брови были аккуратно подстрижены, а губы накрашены нейтральной, слабо-розовой помадой. Очки говорили о том, что у неё было слабое зрение, но они были так аккуратно сделаны, что не сильно бросались в глаза и их тонкая изящная дужка шла ей, хотя многие за спиной говорили, что эти очки превращали её в сову. Фигура судьи уже давно начала терять формы идеальной женственности, но она упрямо старалась затянуть её в приталенный пиджачок со строгим отворотом и юбочку-трубочку до колен, как у молоденьких девушек, работающих секретарями в больших трансконтинентальных компаниях. Звали её Худякова Варвара Сергеевна, и в этом здании, пожалуй, не осталось почти никого, кроме старого пристава, кто помнил бы, что лет пятнадцать назад она была для всех просто «секретаршей» Варькой, а ещё пять лет спустя, когда по рекомендации благосклонно относившегося к ней зампрокурора города решила пойти учиться в юридическую академию, её уже стали называть вежливо-заискивающе Варенькой. Это обращение с постепенной сменой сотрудников окончательно трансформировалось в Варвару Сергеевну, о чём она, порой, и сама жалела, с ностальгией вспоминая весёлую молодость, не отягощённую её нынешним статусом и соображениями морали.

Два помощника судьи были абсолютно непохожи друг на друга, чем вызывали улыбку у всех, кто видел их вместе. Один был высокий, худой мужчина лет пятидесяти, сутулый и угловатый. Он постоянно хмурил брови и старался выглядеть суровым и неприступным. Зачёсанные на лоб прямые невьющиеся волосы уже давно посеребрила седина, а время изрядно проредило их густоту. Единственное, что бросалось в глаза на его лице, были короткие острые усики, за которыми он явно ухаживал с особым рвением. Большие руки только подчёркивали худобу его тела: кисти рук и пальцы были покрыты выпирающими венами, а узловатые суставы фаланг казались неестественно большими, гораздо больше, чем у нормальных людей. В целом, он казался довольно суровым и принципиальным человеком. Второй помощник отличался добротным телосложением, невысоким ростом и открытым, широким лицом. Его весёлые глаза бегали из стороны в сторону, румянец не сходил с лица даже в жару, а светлые вьющиеся волосы только усиливали впечатление ребячества и несерьёзности, которое он производил на окружающих.