Виталий Ерёмин - Февральский дождь

– И как только ты вызываешь людей на откровенность?! – все еще обижено пыхтела Женька.

– Угомонись и излагай.

– Почему ты разлюбил маму? Может, ты вообще ее не любил? Если так, то зачем женился?

Кажется, у дочери появился некто, кого она всерьез рассматривает в качестве будущего мужа. Она считает, что над ней тяготеет моя дурная наследственность. Она боится совершить ошибку. Повод серьезный. Но как всерьез отвечать на эти вопросы? Это ж все равно, что раздеться.

– Женя, давай как-нибудь потом, – попросил я.

Всю ночь я печатал текст очерка указательным пальцем левой руки. Утром двенадцать страниц легли на стол Сыру. Он сделал несколько поправок и зачеркнул заголовок «Насморк». Ход моих рассуждений был ему понятен. Но он не мог согласиться, что наш доморощенный фашизм – политический насморк.

Я сам понимал, что материал получился хлесткий, но поверхностный. Но копать глубоко означало вольно или невольно ставить немцев выше. Помнится, еще Толстой возмущался, что Вагнером бредит вся наша элита, включая великих князей. Слушали концерты с фантазиями безумного немца пять часов кряду. А идея дранга нах остен принадлежала вовсе не Гитлеру. На Россию немцы начали облизываться еще при Бисмарке, едва слившись в единое государство, и почти сходу полезли в Первую мировую во все стороны. Еще при «отце народов» вкпб была переименована в кпсс. Разве не странно, почему это сс не коробило слух большого знатока русского языка? К 70-м годам наша ненависть настолько улетучилась, что мы ударились в любование врагом. Достаточно вспомнить некоторые фильмы с щеголеватыми и симпатичными эсэсовцами. Что говорить, даже слово-прозвище «фашики» было неточным. Правильнее называть их нациками.

Короче, это была неудача, провал. Я чувствовал себя бездарным и выдохшимся. Сыр это понял.

– Кажется, я вас заездил. У вас два неиспользованных отпуска. Смотайтесь за границу. Туда, где не были.

Я рассмеялся. А я везде не был. И даже не тянет. Понимаю, что после возвращения еще тяжелее будет жить в родном отечестве. Хотя… Было на земле место, где я мечтал побывать – знаменитый карнавал в Бразилии. Но туда лёта почти двое суток, да обратно столько же. К тому же карнавал в ближайшие месяцы не ожидается.

– Я бы съездил в «Айвазовский».

Это был крымский санаторий Верховного Совета для особо важных партийных вельмож. Знал: отдохнуть там – все равно, что побывать в раю.

– Вообще-то, не по чину, – шутливо проворчал Сыр. – Но какие сейчас чины? Будет вам «Айвазовский». Проваливайте!

Я направился к двери кабинета. Сыр остановил меня на полпути вопросом.

– Юрий, как вы думаете, я – совок?

Сыр в себе что-то рассматривает, что-то открывает, а другие должны выступать экспертами. Но отвечать ему нужно откровенно. Иначе перестанет доверять.

– Вы всем совкам совок, Виталий Андреевич.

Сыр поднялся из-за стола, сделал проходку по кабинету на своих коротких, кривых ногах. У него только лицо, выращенное в долгом начальствовании, выглядело породисто.

– К стыду своему, я только сейчас понимаю, – говорит он, – что совок – вовсе не продукт советского времени. Все наоборот. Весь наш социализм, вся его психология – продукт того, что сидело в нашем народе столетиями. Все его достоинства недостатков и недостатки достоинств. Вы так не считаете? – спрашивает он, заметив, что мои глаза не выражают согласия.

– Какое это уже имеет значение?

– Как какое?! – возмущается Сыр. – Значит, и капитализм у нас будет совковый! Вот ведь в чем ужас. Меняем шило на мыло!

Он зажег спичкой сигарету.

– Пора на дачу, поливать огурцы. Только кто еще будет вас так баловать? Ладно, проваливайте в «Айвазовский», не мешайте мне работать.

– А я-то думала, чего вдруг ты летом отпуск не отгулял, – говорила Вера за ужином. – Решил, значит, без Дениса съездить? Но тебе и сейчас ничто не мешает взять его. Все равно он еще неделю на справке.

Я поперхнулся. Вермишель по-флотски попала в дыхательное горло. Прокашлялся и соврал, что еду на две недели.

– Вот и хорошо, – сказала жена. – Денис окончательно выздоровеет. Крымский воздух очень пользительный. (Меня передернуло от этого слова) – И довинтила свою мысль. – А если считаешь, что отрывать его от школы на две недели – это слишком, то можешь вернуться через неделю.

Я тоскливо молчал.

– Итак, ты берешь с собой Дениса, – решительно сказала жена.

– Нет, Вера, – твердо сказал я. – Денис будет ходить в свою любимую школу.

На вокзале в Симферополе меня (согласно еще не отмененному советскому порядку) встретила черная «волга». Через полчаса машина въезжала в Алушту. Еще минут через десять – в санаторий.

Поселился в одноместном люксе. Привел себя в порядок и вышел в холл. Двое пенсионеров играли в огромные напольные шахматы. Две старушки сидели в креслах и смотрели на море. Меня предупреждали, что в октябре сюда съезжается одно старичье. Не беда, зато отосплюсь, приведу в порядок нервы.

Внизу шумел прибой. Я спустился в лифте. Прошелся по берегу. Под ногами перекатывалась разнокалиберная галька. Ветер был свежий, слегка штормило. Опустил пальцы в воду – почему я не «морж»?

А что если перед обедом поплавать в бассейне? Мне понравилась эта мысль. Бассейн с 50-метровыми дорожками. И вода не холодная, не теплая. Нормальная. И народу совсем немного. Опять-таки пенсионеры. Разрезаю и снимаю гипс. В морской воде быстрее заживет. Проплыв из конца в конец бассейна пару раз, ложусь на спину, закрываю глаза и замираю. Все будет хорошо. Принимаю горячий душ, мою шампунем голову, высушиваю волосы, смотрю на себя в зеркало. Ну вот, совсем другой товарный вид.

Я ничего не предчувствовал, но почему-то прихорашивался, сам удивляясь, зачем это делаю. Раньше со мной такого не бывало.

Надев костюм, иду в столовую. Метрдотель предлагает столик на выбор. Сажусь, изучаю меню. Неожиданно слышатся женские голоса. В столовую входят Надя и Золушка. Вот и объяснение. Это почти сон наяву. Подхожу к их столу. Надя цветет. Золушка смотрит взглядом ботаника, изучающего бабочку.

Иду в магазин. Фрукты, сладости, шампанское, коньяк. Еще не выпил ни глотка, а в голове уже бродит хмель. Не хватает только цветов, но где их сейчас купишь? В крайнем случае, сорву с клумбы. Жизнь налаживается. Убираю с ночного столика таблетки снотворного. Теперь не понадобятся.

Танцевальный вечер. Крутят в основном старые вальсы и танго. Надя неотразима. В таких платьях ходят на банкеты. Если надела, значит, для меня. У нее аппетитная талия с тонким жирком. Бравый старичок с орденом Красной Звезды галантно перехватывает ее. Потом приходится спасать от других орденоносцев. Зато следующий наш танец уже не столько танец, сколько беззастенчивые объятия. Ее тело даже в одежде роскошно. А она безошибочно чувствует то, что особенно подкупает порядочных женщин – неизбалованность мужчины.