Жаскыран Исин - Признание в любви спустя полвека. Лирическая повесть из девяти новелл

Так вот, в первом случае, мы видим мальчика с душевной гармонией, его лира хорошо настроена, сам он знает музыкальную грамоту, как минимум, играет простейшие гаммы, а то и гармонические этюды. А может оказаться, что он так искусно владеет струнами своей души, что способен на создание собственных композиций. Такой мальчик легко настроится на музыкальную волну этой девочки и между ними может возникнуть даже гармония чувств.

А вот балалаечные струны в душе другого мальчишки не строят, потому что он либо не любит этот инструмент, либо у него были плохие учителя, либо ему было неинтересно. Он путается в нотах и, не слыша фальши в своей игре, беспорядочно бьет по струнам, издающим дикий скрип и жалкий визг. И понимая, что играет ни в лад, ни впопад с душевной мелодией девочки, он предвидит тщетность своего музицирования и просто боится ее, боится быть отвергнутым.

Но в этой боязни нет страха унижения и позора, это какой-то животный, бесстыдный страх. Пещерные инстинкты подавляют его скудные музыкальные навыки и из него изрыгаются грязные шумовые потоки и грохоты дикой пляски. Но случаются и чистые звуки, которые все же могут попасть в тональность или душевный ритм девочки, тогда есть шанс, что его примитивный музыкальный язык станет обогащаться извне и приобретать чистые и высокие духовные ноты.

Что касается третьего типа поведения, то он схож со вторым в том, что здесь также присутствует страх быть отвергнутым девочкой, но он свободен от животной агрессии. Это скорее опасения гордеца потерять свое лицо, это – страх больного самолюбия. Это боязнь ошибиться в выборе тональности и музыкальной формы, способной взволновать сердце избранницы. Как правило, это закрытые натуры, генетически наделенные чутким восприятием и богатым чувственным инструментарием, но обойденные вниманием духовных наставников или, наоборот, получившие его в избытке.

В обоих случаях мальчишки обладают тонким внутренним слухом и прекрасными инструментами, они слышат все звуковые оттенки внешнего мира, они понимают все музыкальные переливы настроений девочки, и силятся самостоятельно воспроизвести это на струнах своей души.

В первом случае душевные струны ребят еще девственно чисты и идеально настроены. Правда к ним не приложены инструкции по эксплуатации. А для того, чтобы они слились в красивые аккорды, от звучания которых души этих ребят наполнятся гармонией, ими надо научиться управлять самостоятельно. И на этом пути их ждут такие глубокие потрясения духа, такие колебания внутреннего напряжения, такие разряды душевной энергии, которые смогут вызвать такие вибрации их струн, что по всем фибрам их души будут разливаться чарующие звуки классической музыки.Но это невозможно без доброй воли, самообладания, самоотверженности и самоотдачи человека. Кому-то из них благосклонная фортуна улыбнется, и судьба подарит встречу с девушкой в душе которой таже музыка и они помчатся навстречу друг другу, сливаясь в красивый дуэт еще на самых дальних подступах к любви.

Во втором случае, ребята, как правило, подпадают под влияние мастеров разных творческих стилей и нравственных предпочтений. Побывав в руках разных настройщиков, их духовные музыкальные инструменты –утратили свое первозданное звучание. Поэтому у них возникают дополнительные сложности, связанные с тем, что где-то струны слишком ослаблены, где-то пережаты и готовы лопнуть; где-то западают клавиши или сбились молоточки рояля, пропускают воздух клапаны флейты… Инструменты нуждаются в перенастройке, эталоны звуков утрачены, а в душе еще нет камертона.

Больше того, перед ними встают вопросы выбора или гармоничного смешения разных стилей и жанров музыки. Без решения этих вопросов, все их композиции превращаются в безвкусный музыкальный коктейль, либо теряют свою эмоциональную нагрузку. Как видим, задачи не из простых – их осмысление и решение формируют, наряду с уже перечисленными выше качествами «классиков», такие весьма неоднозначные черты характера, как сдержанность, самодостаточность и самолюбие.

Подбирая мелодии на слух, ошибаясь и спотыкаясь на каждой ноте, они становятся музыкантами – самоучками. В их душе звучат уже собственные импровизации на музыкальные темы девочки. Они упиваются этими музыкальными экзерсисами. Но они звучат только в их душе, они не транслируются во вне, девочка их не слышит.

Парадокс в том, что эта музыка нема, она не коммуницирует, не может вырваться наружу и слиться в унисон или в терцию с голосом в ее сердце. У этой музыки подрезан язык, ее кровью питаются разъедающее души этих ребят чувство ущербного самоучки с самодельной дудкой в руках на ступенях при входе в консерваторию.

Из почвы, окропленной этой кровью, начинает пробиваться сорная трава души, из которой произрастают разные комплексы неполноценности: низкая самооценка и ложное понимание чувства собственного достоинства, душевные метания и всплески самоедства. Этому психотипу полностью соответствовал наш герой. Даже речь его была ущербна. Нет, не в смысле грамотности, а в смысле эмоциональности. Говорил он тихо и глухо, на устных уроках литературы всегда получал тройки, но его спасали сочинения и изложения, благодаря которым он выезжал на итоговую четверку. Он любил чтение, но ему претил дидактизм школьных уроков литературы.

Изредка, когда прочитанное из школьной программы задевало его за живое, он пытался высказать свои ощущения. Как, например, бой с барсом, в лермонтовском стихотворении «Мцыри». Он просто рвался декламировать его в классе, тянул обе руки…, но не случилось. А в выступлениях своих одноклассников он не услышал ни страстного упоения битвой с благородным хищником, ни торжества победы в этом испытании, ни откровения поэта, что Мцыри

«…быть бы мог в краю отцов

Не из последних удальцов».

Другой знаменательный для него литературный урок произошел, когда он подремывал, витая где-то в облаках, и вдруг услышал свою фамилию в требовательной и чуть ехидной интонации учительницы. Он вскочил как ужаленный и также иронично, но вежливо попросил учительницу повторить вопрос. Оказалось, что ему нужно высказать мнение о рассказе Л. Толстого «После балла». К счастью, он читал его и перед его глазами всплыла картина экзекуции беглого солдата-татарина и его собственные зарисовки на эту тему.

Он стал тихо и не очень уверенно излагать сюжет рассказа, а, когда дошел до ключевого эпизода, голос его окреп, слова полились как из рога изобилия, слог приобрел ритмический рисунок тягостного напряжения. Он с упоением живописал жестокость наказания прохождением сквозь строй, свист взлетающих шпицрутенов, окровавленную спину, рванные раны и искаженное от боли лицо солдата. Учительница, вытаращив глаза, обескуражено смотрела на ученика и опасливо приближаясь к нему, с дрожью в голосе, повторяла «достаточно, достаточно…».