Array I Su - Сны Черубины – 2

– Ну что ж, сама себе сказала Черубина, – если маленькая королева заводила механизм слева, под картиной со своим изображением, то логика подсказывает, что кукла, которую привезла я, обязательно подойдет к устройству справа… чем бы оно ни было…

…И для меня одной звучали в старом парке

Сонеты строгие Ронсара и Петрарки…

После завтрака Чери и Лиля решили взять куклу и с её помощью завести второй механизм.

Однако на пороге комнаты Черубины они застыли в недоумении. Дорожный сундук был открыт, вещи из него разбросаны на полу, а куклы среди них не было.

– Я сама поговорю с управляющим, – решительно заявила Черубина.

Через минуту она вошла во флигель, где жил управляющий. В уютной комнате с голландской печью на небольшом диванчике сидела взрослая девушка в простом платье и душегрейке и, заливаясь смехом, пыталась накормить куклу Черубины вареной картофелиной. Было очевидно, что она больна помешательством.

Чери села рядом с ней и ласково попросила отдать куклу, но девушка замерла и прижала игрушку к груди. Тогда Чери сняла с руки самоцветное колечко, и обмен состоялся.

Подоспевший Егор Михайлович долго извинялся за поступок дочери, а затем рассказал, что ей скоро уже тридцать лет. Мать давно умерла, и растил больную девочку он один, не желая расстаться с ней и отдать на содержание в приют для умалишенных.

– Софья – тихое и безобидное существо, но время от времени совершает поступки, нам не понятные, – горестно говорил управляющий, – однако, барин Николай Семенович относится с большим пониманием и не требует, чтобы я избавился от дочери.

Тронутая рассказом, Черубина пообещала Егору Михайловичу не рассказывать о случившемся Мосолову. В ответ управляющий низко поклонился.

Чери поспешила вернуться в библиотеку, чтобы, наконец, разобраться с механизмом, Лиля была уже там и с нетерпением ожидала подругу. Они подошли к домику. Чери установила куклу на винт справа и стала поворачивать. Тугая пружина сначала вовсе не поддавалась, потом внутри шкафа что-то щелкнуло, и вдруг стала приподниматься крыша домика, под которой обнаружилось пространство, куда легко проходила рука Черубины. Она достала из тайника сверток и, затаив дыхание, развернула его. В нем оказалась тетрадь, на обложке которой красивым стремительным почерком было написано: «Зачарованные куранты», автор – Алов.

– Это же один из псевдонимов Гоголя! – воскликнула Лиля.

– Да, похоже, мы нашли неизвестную рукопись Николая Васильевича, – торжествовала Черубина.

– Но как могла она попасть сюда, и почему была так тщательно скрываема от всех? – не переставала задавать вопросы Лиля.

– Ляля, идем в зал, сядем возле камина, здесь ужасно холодно.

Они закрыли крышку тайника и забрали куклу.

В каминном зале в кресле-качалке уютно расположился Кирилл Степанович и, покуривая трубку, читал свежую газету.

Девушки подсели поближе к огню и продолжили расследование.

– Здесь дата есть – 1829 год… что происходило с Гоголем в двадцать девятом году? – спросила Лиля, – еще не были написаны «Вечера на хуторе близ Диканьки»?

– Действительно, в тот год издали только «Ганца Кюхельгартена». Я читала о том, как Гоголь вдруг ужаснулся, что бездарен, сам скупил все книги и сжег их в печке в том самом доме, Ляля, где мы нашли куклу. Известно так же, что в том году он много писал к матери, просил у неё сведений о малоросских обычаях, костюмах, но больше всего просил выслать ему «записок, рукописей стародавних».

Черубина аккуратно переворачивала страницы найденной рукописи.

– Это предание о старом замке…

В её воображении открылась красивая равнина, сосновый лес, старинный шляхетский дом с часами, которые показывали то правильное время, то шли назад, то вдруг куранты били неурочный час, внутри замка оживали портреты, бродили призраки…

– Нет сомнений, Лялечка, что эта рукопись написана в стиле «Вечеров на хуторе…», – сказала Чери, пробежав глазами последнюю страницу, – в ней тоже все и страшно, и смешно, и увлекательно…

– Но как случилось, что она осталась в стороне от остальных рассказов, Отчего Гоголь не отдал ее в издательство? – недоумевала Лиля.

– Какая-то загадка… – задумчиво произнесла Черубина. – И как эта рукопись попала сюда, в Жерновку? Пожалуй, на этот вопрос может ответить только сам Николай Семенович Мосолов. Должно быть, он или его отец купили рукопись, но вот зачем они упрятали ее в тайник?

Никто не заметил подошедшего управляющего. Он невольно услышал беседу подруг и не сразу решился принять в ней участие.

– Покорнейше прошу извинить меня, – почтительно произнес Егор Михайлович, – Вам нет нужды беспокоить Николая Семёновича. Отчасти, я хранитель этой тайны и, видимо, пришло время поделиться ею… Моя мать была родственницей пана Пржецлавского, того самого «Ципринуса»…

– Давайте все пройдём в столовую, – вмешался в разговор Кирилл Степанович. Пусть кухарка подаст нам чаю. Я слышал много критики в адрес Ципринуса, но меня лично весьма увлекли его рассказы о войне с Наполеоном. Там есть упоминание сражения под Бауценом, где впервые были использованы конгревские ракеты. Впрочем, вряд ли это может заинтересовать вас, милые дамы, прошу прощения.

За чаем беседа продолжилась. На столе появился самовар и чашки старинного фарфору, бергамот из оранжереи был нарезан ровными полукружиями, куски сахара белели в серебряной вазе, возле которой на большом блюде возлежал румяный пирог, аккуратно порезанный на куски.

Егор Михайлович начал свой рассказ.

– Как и Адам Мицкевич пан Пржецлавский окончил Виленский университет. Он был даровит многосторонне, весьма увлекался мистикой и совмещал крепкую католическую веру с франкмасонством… Благодаря своим природным качествам и покровительству влиятельных людей, он очень скоро оказался в Петербурге, где в совершенстве выучил русский язык и поступил работать в одно из министерств. Будучи горячим патриотом, он вскоре подружился со всеми видными земляками и начал выпускать «Петербургский еженедельник» на польском языке а затем и вовсе получил должность «главного переводчика российского языка» в комиссии по составлению законов Царства Польского.

– Да, – заметил генерал, – карьера весьма внушительная. Верно, у пана Пржецлавского было множество земляков, ищущих его протекции… Но что же Гоголь? Он ведь не поляк…

– Не всё так просто, – отвечал Егор Михайлович, – Николай Васильевич был великий мастер всё и всех запутывать…

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, на ЛитРес.