Ирина Cенкевич - Любовь ведьмы на крыше Мира. Повесть

В дни завершения Пути Человека Ангел торжественен. Миссия выполнена. Впереди все то, о чем люди могут только гадать. Но тяжести с ног Человека сняты, и это уже другая история. И пишет всегда ее только один Автор. И там Ангелу нечего делать. Он остается с тем, кому боль разрывает сосуды. Тяжело не тому, кто ушел. Тяжело всегда тем, кто остался. Как и все в этой жизни, любое мучение имеет свое Начало и свое Окончание. Человек, проходя через мучение, совершенно не руководит процессом. Он как песчинка катится через всевозможные сита этого испытания. Единственное, что ему приходится делать, – это терпеть. И даже здесь от желания человека уже ничего не зависит. Терпи или нет, никто спрашивать не будет. Обреченность как огромный снежный ком хватает человека и уносит с собой в эту пропасть. Пропасть под названием Неизвестность. Потому страшно. Хочется удержаться за то, что знакомо и привычно. То, что уже было. И было не раз. И долго было. Иногда очень долго. Вот ноги, вот руки, вот квартира, вот дом, вот руль машины… Хоть бы за что-нибудь схватиться бы, чтобы удержаться, вытащить свое тело из этого снежного кома, который тащит неведомо куда. Но… Как убедительно доказывает жизнь, не работает это. Ничего не удержит, если это Конец Пути. И только Ангел обнимает. Другие объятия недоступны и уже неважны. Повезло больше тем, кто знает, что Ангел есть. И что с Ним нестрашно. Ведь там, где есть Ангел, исчезает Неизвестность. Только не всем это возможно знать. Избранность в принятии.

Заплаканная и как-то мгновенно состарившаяся Татьяна сидела за поминальным столом. Плакать больше не было чем. Слезы как-то мгновенно окончились, и все. Стало сухо внутри, пусто и холодно. Вилочкой рисуя какие-то только ей известные узоры по тарелке, она впервые обратила внимание на стол.

– Это все почти она! – Вера Васильевна головой указала на Ксению.

Ксения будто услышала их. Посмотрела на Татьяну и ласково улыбнулась.

– Хорошая она! Наша ведьмочка. И красивая.

– Это да. Только не от мира сего. Ей никто не нужен, чтобы разговаривать. Она и так целый мир для себя. А для других просто Космос. А его невозможно понять человеческими мозгами. Мы же почти идиоты. Поешь, Танюш! Маму твою все равно уже не вернуть. А тебе жить надо дальше.

А жизнь текла потихоньку дальше. Отметили зимние праздники, ожидали всем коллективом весну. Не просто ожидали, а вымаливали, выпрашивали ее. Надоел холод и все, что к нему прилагалось. А прилагалось-то немало. Шубы, шапки, шарфики, сапоги, варежки. Что уже говорить о кофтах и теплых штанах. И Ксюша просила Небо помочь. Поспособствовать скорейшему приходу весны. Ей уже совсем было невтерпеж. Хотелось в свой мир. На свою крышу Мира. Уже накопилось немало тем для разговора с тем, кто Первый. А больше и не с кем было эти разговоры вести. Ксюша хорошо понимала, что, наверное, и сама не хочет с другими разговаривать. Да и не с кем.

Еще в детстве она прошла урок на «дружбу» с одноклассницей, которая свой грешок прикрыла Ксюшиной спиной, вовремя доложив директору. В принципе, Ксюша и не страдала. Она все поняла сразу. Ее внутреннее «Я» сказало свое «я поняла», и вся история закончилась на удивление «подруги детства». Так что один горшок на две попы – это еще не повод для искренности. Урок пройден, усвоен и благополучно выброшен. Остался только корешок с подписью «на память», и таких корешков очень много собралось. Они не подлежат утилизации. Это не о драгоценности, это о бесценности. Ксения берегла это.

Зимой на крышу нельзя. Соседи орут. Мол, сквозит очень. Да и ладно. Можно и подождать. Только сердечко иногда прямо просилось на крышу Мира. Нужна весна. Тепло надо не по календарю, а по сути. Скучала очень…

Хорошо, что на работе все как-то смирились с присутствием «этой ведьмы с браслетами». Цыганщина сплошная, только цвет глаз и волос не давал так величать Ксению. Но дружелюбия тоже не прибавилось. Так, просто неприязнь сошла на отметку безразлично и застыла. Иногда чье-то ПМС отражалось на общем фоне, но это Ксения игнорировала с такой легкостью, что даже самые терпеливые удивлялись, как она так может. А у нее дрожали ресницы. Она что-то чувствовала и ждала… Сама не зная чего.

Ожидание совершенно не причина для тоски.

Ксюша не вошла, а прямо влетела в помещение и сразу заполнила собою всё пространство.

– Доброе утро, люди! Как настроение, как выходные прошли? Вера Васильевна, я принесла эту книжку для Вашего внучка. Там такая уникальная методика. Он очень быстро научится читать и станет лучше всех. И от Вас больше не будет пахнуть корвалолом. Зря Вы раньше не сказали. Я ведь учитель по образованию. Я бы помогла. Я же помню всё. Для меня это легкотня.

– Легкотня… Это слово, стесняюсь спросить, от какого образования? А точно, от педагогического! Так и есть. – злобно прошипела Тамара Петровна.

Вера Васильевна вся расплылась в улыбке. Аккуратно взяла в руки книжку и оглянулась на коллег. Осторожно так оглянулась. Будто искала поддержки. А не найдя, сделала серьёзное лицо. Но радость взяла верх и улыбка вернулась. А Ксения будто бы и не видела всех этих метаморфоз. Сияла своими ведьминскими глазищами и даже не думала грустить. Не любила она это. Да и поводов для радости всегда у неё было намного больше, чем достаточно. Хотя, это не факт. Просто Ксюша была оптимисткой. Неубиваемой оптимисткой.

После всех этих непонятных передряг и из пальца высосанных конфликтов пришло какое-то перемирие. Даже самая шикарная «война» все равно будет хуже самого скромного и неказистого мира. Именно этими словами своей мудрой бабушки Ксения воспринимала этот фактор. Ну и пусть. Тишина – это очень даже неплохо.

В тот злополучный день все было как всегда. Серо, буднично, тоскливо. Но внезапно появилась необычная компания, что-то бурно обсуждающая, и оказалось, что сегодня будут учения по пожарной безопасности. И пошло-поехало. «Цыганочка с выходом» на улицу, возвращение в помещение, беседы и опять выход. И опять вход. Каждый реагировал на это по-своему. Ксюшу очень это все смешило. Особенно ее донимал тот факт, что эти выходы были для всех. А не все были готовы подчиниться общей команде. Некоторые уж слишком давно чувствовали себя избранными. И это их напрягало.

О, как же мы ее жаждем… Избранности. Чтобы не стоять в очереди. Чтобы на взмах ресниц прилетали бонусы. Чтобы пальцы веером. Чтобы гордой походкой от бедра мимо неудачников. И аргумент. По статусу, по виду, по замыслу не положено им. Хотя те же две руки, две ноги и голова. И не всегда глупее эта голова, кому не положено быть «избранным». И как-то платить за Избранность хотелось только деньгами. И не хотелось, как у Бутусова. «Видишь там, на горе, возвышается крест…»