Олег Моисеенко - Мы люди… Разлом

– Для дитя, паныч, оставь имя Роман, так просила мама Вари, это Вари дитятко. Жива она или нет, не знаю, а дитятко ее, так Бог управил, вашего роду, храните его, – она опустила руку и хотела прижаться к груди молодого человека, почувствовать от него благодарность и сострадание, но на няню смотрели глаза, в которых были растерянность и страх.

– Кланяйся отцу, матери, спасибо им, дали мне угол до конца дней моих, храни вас Бог, – были ее напутственные слова.

Она сошла с крыльца и перекрестила уходившего к повозкам молодого паныча, как она с детства величала Вацлава.

В средине июля в Варшаве было душно и тревожно, пошли слухи, что русская армия без боя оставляет город и уходит за Вислу. Эти слухи нарастали с каждым днем, и вдруг на крупных предприятиях поднялась суматоха, оборудование демонтировалось и вывозилось для погрузки на железнодорожные станции, пути были забиты пустыми вагонами, пассажирский поезд в столицу отправлялся не по расписанию и не каждый день, купить на него плацкарту было уже практически невозможно, город заполнялся военными и беженцами. В редакции популярного молодежного издательства, в котором имел честь занимать престижную должность Вацлав Казимирович, второй день шло бурное, противоречивое и разноголосое обсуждение складывающегося положения. Бо́льшая часть сотрудников склонялась к тому, что выражать протест и даже гражданский бунт, который являлся основной направленностью их деятельности и позволял редакции занимать передовые позиции, особенно среди молодежи, можно будет и под оккупацией германских войск. Другая часть энергично убеждала, что польские земли простираются и за Вислой и Бугом, надо перебираться туда и там, как и прежде, полноценно заниматься начатым делом. К этой части сотрудников относился и Вацлав Казимирович, который слыл среди коллег совестливым и довольно практичным человеком. Он придерживался устойчивого мнения, что от австрияков и германцев хорошего ждать нечего, а земли за Бугом считал польскими и в душе надеялся на возрождение величия и славы некогда могучего государства. К тому же там находились земли, которые по праву принадлежали ему, и в крайнем случае (это самое важное) его семья могла найти там пристанище. Эту новость, захватившую почти всех варшавян, Вацлав Казимирович обсуждал с женой и родителями. Регина не хотела уезжать, здесь ей было хорошо и спокойно. Но часто в ней вспыхивал гнев против этих, как она говорила, чванливых и надутых германцев, и тогда она начинала сомневаться в правильности своего решения остаться в Варшаве. В такие минуты она направляла свое недовольство на мужа, говоря, почему мужчины такие неуверенные и бессильные.

Вацлав с семьей уже почти три года жил в Варшаве. По их прибытию из имения в Краков Регину и младенца сразу же окружили известные врачи. Они с изумлением отмечали уникальность рождения ребенка на таком сроке беременности матери и при ее состоянии здоровья, как сказал один из них, здесь есть какая-то загадка. Регина быстро шла на поправку, младенец удивлял всех своей жизнерадостностью, вот только Вацлав был угрюм, часто раздражался без всякой причины, что удивляло и настораживало его родителей. Нелли чувствовала, что сын скрывает от них что-то очень важное. В один из вечеров она попросила его зайти в кабинет отца, попить с ней чаю, но разговор не заладился. Вацлав уже собрался уходить, как она с грустью спросила:

– Сын, что случилось? Ты все время молчишь, раздражаешься, в тебе нет радости от рождения сына, ты как-то безучастно относишься к Регине. Конечно, ты пережил большие потрясения там, в имении, но прошло уже почти два месяца, а успокоения в тебе не видно.

Вацлав шагнул к двери, но остановился, вернулся к столу и, не поднимая глаз, рассказал о случившемся с женой и ребенком. Нелли слушала, затаив дыхание, она готова была разрыдаться, но ее женское чутье подсказывало, что слезами здесь не поможешь, произошла настоящая трагедия, которая может иметь последствия. Воскрешая в памяти те события, Вацлав воспринимал их сейчас совершенно по-другому, это могло выглядеть и как преступление, и как благородный поступок. Он понимал, что необходимо посвятить в это своих родителей.

– Вацлав, ты должен обо всем рассказать отцу и сделать это как можно скорее, – Нелли говорила строго, подчеркивая слова «должен» и «сделать». Вацлав не сопротивлялся и пообещал поговорить с отцом.

Казимир и Нелли молчали, они почти одинаково оценивали сложившуюся ситуацию: в их семье появился чужой ребенок. Это был не их внук, хотя в глубине души они понимали, что отец ребенка Вацлав, и что в случившемся есть их вина. Получалось, что ребенок чужой для Регины, но в то же время именно из-за него, по мнению врачей, она смогла пойти на поправку. В своих рассуждениях они старались обойти Варвару, по словам Вацлава, она умерла, и эта смерть тоже камнем ложилась на их души. Мысли Казимира путались и заходили в тупик. Первой заговорила Нелли. Четко и кратко, словно зачитывая царский указ, она заявила, что эту тайну ни под каким предлогом нельзя никому раскрывать, в том числе и Регине. Ребенку надо оставить имя Роман, как просила та женщина. Что бы ни случилось, они будут заботиться о малыше, стараться без надобности не привлекать врачей, поскольку они, похоже, что-то заподозрили. Далее следует сообщить обо всем этом сыну и постараться убедить его в правильности таких действий.

– Да, и нельзя допустить, чтобы об этом узнала Карина, иначе весь Краков будет в курсе о случившемся, – добавил Казимир и с облегчением выдохнул.

Вацлав молча слушал отца, который излагал суть предложений жены, добавляя при этом убедительные и важные, как он считал, слова. Разговор получился по-семейному спокойный, а главное, сын его принял. Нелли даже показалось, что у него засветились глаза. Сложнее всего оказалось скрывать тайну от Карины, она замечала, что в доме от нее что-то утаивают, и это связано с Вацлавом и Региной. Но какие бы ухищрения она не предпринимала, на нее смотрели такие доверчивые, такие бесхитростные и такие милые глаза родителей и брата, что она отступала. Однажды, когда Регина кормила маленького Романа, Карине пришла мысль, что ребенок не от Вацлава. От такой догадки у нее запершило в горле, она закашлялась, и с того дня под предлогом, что ей нужно учиться ухаживать за маленькими детьми, стала присутствовать при пеленании племянника. Иногда ей казалось, что ребенок действительно совсем не похож на Вацлава, и тогда ее воображение будоражила мысль о порочной связи Регины с другим мужчиной. Больше всего ей хотелось найти разгадку, кто он и как это могло случиться. Но однажды при очередном пеленании, когда маленький Роман дрыгал ножками и не давал няне их захватить, она увидела на его животике маленькие родинки, расположенные так же, как у Вацлава. Карина громко воскликнула: