Олег Моисеенко - Мы люди… Разлом

Рано утром на красивой рыжей лошади прискакал возбужденный ротмистр. Вацлав в это время умывался во дворе холодной водой, ему помогал Януш. Вацлав радостно помахал гостю мокрой рукой, а ксендз пригласил его в дом на завтрак.

– А где ваши дамы? – поинтересовался ротмистр, передавая причетнику увесистую торбу с продуктами. – Паненки сейчас будут, – ответил ксендз, с беспокойством поглядывая на ротмистра и пропуская его вперед.

В комнате уже были Регина с Романом и няней, они радостно поздоровались с вошедшими. Причетник стал накрывать на стол. Первым заговорил ротмистр:

– Как ни прискорбно, опять отступаем, вернее сказать, бежим. Стало ясно, что скоро оставим Брест. Скорее всего, поступит приказ взорвать крепость, а зачем, скажите, тогда ее строили, вложили огромные деньжищи? Как это, по-вашему, называется? Да сейчас только и слышно о предательстве. Немец наступает и с юга, и с севера, и никак его не остановить, дисциплина падает. Где обещанные боеприпасы, пулеметы, где они?!

Воцарилось молчание. Роман с испугом поглядывал на чужого дядю и уже собирался заплакать. Обстановку разрядил ксендз, он пригласил всех за стол, пожелал приятного аппетита и прочитал короткую молитву. Первые минуты завтрака прошли в молчании.

– Пан офицер, неужели все так плохо? – спросил ксендз, когда Януш стал подавать чай.

– Дела для нашей армии не просто плохие, они скверные. Вам нужно поскорее уезжать отсюда, через день-другой здесь будут толпы беженцев и отступающая армия.

Ротмистр встал из-за стола и обратился к Вацлаву:

– А вы куда путь держите?

Вацлав назвал место расположения своего поместья.

– Не знаю, что вам сказать и где вам найти пристанище. Фронт может докатиться и до тех мест, только назад дороги нет, при отступлении взрывают мосты, всё увозят и угоняют. Такое чувство, что русская армия туда уже никогда не вернется, – грустно закончил ротмистр.

– Кто придумал эту войну, тот преступник, страдают невинные люди. Мне некуда уходить, это моя земля, и я остаюсь здесь. Будем служить мессы по убиенным, так, Януш? – сказал ксендз.

– Именно так, пан ксендз, будем служить в костеле мессы, – подтвердил причетник, отхлебывая чай.

Ротмистр подошел к Регине и поцеловал ей руку.

– Мне жаль, пани, что так произошло и мы не можем защитить вас и детей и оставляем в безысходности. Такого Бог рыцарям не прощает, это аукнется офицерам русской армии… Ну да не будем о грустном, у вас сын, растите его, чтобы он стал достойным вашим защитником и защитником Отечества. Храни вас всех Бог, – с этими словами он отошел и вдруг обернулся. Маленький Роман на руках Ядвиги улыбался и тянул к нему ручки. Кольцов заулыбался и подошел ближе. Роман пытался дотянуться пальчиками до кокарды на фуражке и вдруг, картавя, произнес: «Другой папа». Его рука соскользнула, и пальчики схватили ротмистра за нос. Малыш залился смехом. Все это вышло так по-детски мило и непринужденно, что взрослые вдруг заговорили разом, перебивая друг друга. Ротмистр снял фуражку и надел ее мальчику на голову, тот слегка растерялся, потрогал околыш и неожиданно протянул ручки вперед, как бы прося этого незнакомого дядю взять его на руки. Кольцов приподнял мальчика на руках, а потом прижал к себе.

– Вот он, новый защитник нашего Отечества! Военным будет, это опасная и трудная, но нужная профессия. Так что расти на радость маме и папе! – Кольцов передал мальчика няне, сняв с его белокурой головки фуражку. Улыбка сошла с лица ротмистра, и он стремительно вышел из комнаты. За ним последовали ксендз и Вацлав.

– Я буду молиться и просить матерь боску Святую Деву Марию хранить вас, пан офицер, от всякого лиха, – и ксендз стал читать про себя молитву.

Ротмистр подал Вацлаву руку с напутствием не задерживаться здесь, а скорее уезжать.

Завершался очередной день, оставалось проделать ставшую привычной процедуру передачи карт, документов, журналов и информации очередной смене и идти отдыхать. Завтра этот день забудется, как и многие прожитые дни в этом красивом замкнутом пространстве. Вокруг почти одни те же лица, те же друзья и ненавистники, те же завтраки и обеды, те же доклады, приятные и неприятные разговоры с начальниками, переживания. Казалось, ничто не меняется, отдаются важные приказы и директивы командующим войсками, разрабатываются, по их мнению, новые, более реалистичные и продуманные планы, только появляется усталость и раздражительность, порой ее не унять, и она выплескивается в нижестоящие штабы – на тех, кто работает вместе с Сергеем Александровичем в этой ставшей неуютной для него комнате. Возникала жгучая уверенность в неспособности высшего военного руководства изменить положение на фронтах, а с этим разочарование, бессмысленность и даже вредность своих обязанностей и выполняемых поручений. Случались минуты отчаяния и возникали мысли о смерти, дальше так продолжаться не могло. Его напарник, Константин Федин, весельчак и балагур, высокообразованный и ответственный офицер штаба, успокаивал его, рассказывая очередной неприличный анекдот или историю из своего юношества, переводил беседу на семейную жизнь. Сергей Александрович вспоминал о жене и сыне, и ему становилось стыдно за свои мрачные мысли, но ненадолго.

В первых числах июля обстановка на фронтах резко накалилась, войска Южного фронта оставили Галицию и продолжали отступать уже на своей территории. Не лучше обстояли дела и у их соседей справа. Командующие фронтами подготовили очередные предложения по дальнейшим действиям их войск. Эти предложения обсуждались в квартирмейстерском управлении и вызвали много споров. Сергей Александрович стал защищать предложения одного из командующих армией, как услышал резкий ответ уважаемого им генерала:

– Этот командующий – полная бездарность, если не сказать больше, – и добавил: – Это самый настоящий олух.

Произнесенные слова унижали честь и достоинство командующего в присутствии нижестоящих чинов. Сергей Александрович, сдерживая себя, стал его оправдывать, напоминая о полученных им несколько недель назад наградах за умелое руководство успешной операцией. Генерал подошел к Сергею Александровичу и похлопал его по плечу:

– Вы не огорчайтесь, голубчик, в военном деле для полководца важна победа. Тогда его наградили, а сейчас ругают. За него и нас ругают последними словами, только мы тех слов здесь не слышим.

Внутри у Сергея Александровича все кипело, вечером он написал прошение об отправке на фронт. К этому поступку подталкивала его окружающая обстановка, уже в открытую шли разговоры об изменениях в руководстве Ставкой и смене места ее расположения, назывался город, который находился далеко в тылу. Уважаемый офицерами штаба, начальник их управления учтиво и вежливо просил его отправляться в составе единой и сплоченной команды к новому месту службы, Сергей Александрович же продолжал настоятельно проситься на фронт. В душе генерал понимал и поддерживал желание своего подчиненного. Он тоже переживал о случившемся на фронтах и тоже искал причины неудач, понимая, что Россия не была готова к такой затяжной войне. Ни в столице, ни в тылу генерал не видел тех устремлений, того напряжения сил, которое могло бы изменить существующее положение дел. Дело было не в войсках и командовании, фронт и тыл существовали сами по себе. Армию нечем было вооружить и обеспечить всем необходимым для разгрома противника. Генерал не мог высказать свои мысли сидящему напротив него грамотному и подготовленному для штабной работы полковнику. Для уважаемого генерала и убывающих с ним штаб-офицеров не являлось секретом, что на новом месте на них будут смотреть со злорадством и осуждением, как на виновников случившегося на фронтах. Для господ офицеров и генералов такое положение представлялось унизительным, поэтому у некоторых сослуживцев в окружении Сергея Александровича возникала зависть: опять этот счастливчик сумел правильно сориентироваться в обстановке. Другие с презрением расценивали его поступок как «побег» на фронт. Но все это были сугубо личные суждения, служба же требовала исполнения своих обязанностей, и сослуживцы Сергея Александровича готовились к переезду Ставки. С другой стороны, генерал как опытный штабист понимал, что без этих офицеров будет невозможно правильно и продуманно организовать работу на новом месте, и это являлось основной причиной вдумчивой политики по сохранению кадров. Знал генерал и другое: штабному офицеру, даже хорошо подготовленному, порой бывает сложно сразу же овладеть командирскими навыками, особенно если на это не будет времени, и он написал письмо командующему армии, которого некоторое время назад назвал «олухом», с просьбой по возможности определить полковника С. А. Дубровского в полк, который находится на переформировании или отводится в резерв.