Олег Моисеенко - Мы люди… Разлом

В один из дней, когда весна уже всю свою силу раскрыла, отправилась Агриппина с дочкой Варей до монашки Марины, и стали такие походы частыми. А уж если чуть нездоровится Вареньке, матушка сразу прибегала сама, и вскоре по дому разносился звонкий и радостный детский голосок. Агриппина окрепла, стала сама вникать в хозяйственные дела. Панас только радовался и старался ей в этом помогать со словами: «Все мы не вечны, под Богом ходим», – намекая, что силы у него уже не те, чтобы управлять всеми делами.

Варя излучала неиссякаемый поток радости, счастья и света, лицо ее сияло улыбкой, глаза искрились, этот поток сметал все нравственные запреты и преграды, которые жили в ней, освобождал от условностей и канонов, изливался на Вацлава, захватывая все его существо. Для Вари наступил такой момент, когда у нее не было никаких мыслей, она не ощущала своего тела, не ощущала себя, в ней была только радость и невообразимый свет, который не позволял видеть ничего, кроме света. Ей представлялось, что для них двоих мир перестал существовать, они вдвоем стали целым миром. Солнце светило только им, их был цветущий яблоневый сад, первый майский гром и такие милые и красивые, куда-то спешившие и улыбающиеся только им люди. Наступал момент, когда переставало существовать все, и они летели в бездну, и ничто не могло омрачить их счастья.

Май вступил в свои права, стоял тихий вечер, солнце уже садилось и подсвечивало яркими цветами перистые тучки. В нескольких шагах от накрытого стола вокруг березы жужжали майские жуки, они вдруг поднимались с земли и появлялись над столом, тогда Варя, счастливо улыбаясь, кричала:

– Ой, ловите их!

Вацлав срывался с места, махал руками, пытаясь поймать пролетавшего почти у его носа жука, но это ему не удавалось. Смеялись все, а больше всех радовалась такому исходу Варя. Воздух наполнялся запахом цветущих яблонь, в какой-то момент он перебивался запахом сирени, росшей у калитки. В такие минуты душа человека испытывает необычайное блаженство, ощущает бесконечность мироздания и вечность жизни, а Варя испытывала бесконечность своего счастья. Покой сидевших за столом людей нарушила мама Вацлава:

– Через два дня мы уезжаем, подадут два экипажа, и всем нам придется на время оставить этот милый уголок. Я надеюсь в средине лета сюда вернуться. Вацлав сдаст экзамены, и мы обязательно приедем. Да, милая, как бы ни было здесь хорошо, а дела надо завершить, Вацлаву непременно надо сдать экзамены.

В один миг куда-то пропали запахи цветущего сада, неожиданно опустились сумерки, и до Вари стали доходить сказанные слова.

«А как же я, как я буду без него? Без него никак невозможно, я так не хочу, мы не можем так! Разве они этого не понимают? – мысленно говорила Варя самой себе, глаза ее расширились и заблестели. Она, не мигая, смотрела на Вацлава, готовая разрыдаться, и с нетерпением ждала, что он скажет, это не так, они остаются здесь вместе, они должны быть вместе. Вацлав молчал, он тоже приходил в себя.

В тот вечер в изголовье кровати горела свеча, создавая полумрак в комнатке Вари. Небольшое окно, за которым от света свечи, казалось, стояла непроглядная темень, как и в другие поздние вечера, было приоткрыто. Свернувшись калачиком, Варя ждала легкого постукивания по стеклу. Но в этот раз она его не услышала: Вацлав влез в окно. Варя встрепенулась, обрадовалась, и несколько мгновений, которые казались вечностью, они стояли счастливые. Варя открыла глаза, ее взгляд остановился на маленьком огарочке свечи, и пришли слова: «Завтра его может здесь не быть». Как и там, за столом, вокруг стало темно и даже страшно. Они отстранились друг от друга. Варя зашла за ширму, чтобы переодеться для сна. Когда она вернулась, Вацлав уже лежал на кровати, и Варя с удивлением стала рассматривать его лицо, шею, грудь, живот, и вдруг взгляд ее остановился на родинках, которые ярко выделялись на груди ниже ребер. Самая большая из них находилась в центре, а от нее солнечными лучиками расходились маленькие родинки. Варе показалось, что они светятся. В окно подул ветерок, пламя свечи колыхнулось и погасло. Варя наклонилась и поцеловала большую родинку, молча легла рядом. Ей хотелось сохранить свое счастье, говорить смешные слова, быть веселой и радостной, но она расплакалась. Вацлав стал ее успокаивать, и чем больше он говорил ласковых слов, тем больший поток слез лился из глаз Вари. Она всхлипнула, закрыла лицо руками и отвернулась. Вацлав сел рядом, обнял ее за плечи и так молча просидел до рассвета. Утром Варю было не узнать. Заплаканные глаза, чуть припухший нос, вдруг появившаяся складочка на переносице сделали ее не по годам взрослой. Вацлав был поражен такой переменой и казался рядом с Варей растерянным и виноватым.

Узнав новость, что старшие Грушевские вместе с младшим сыном уезжают, Агриппина поняла, что надо забирать Варвару. Глубоко в душе она надеялась, что этот молодой и обходительный паныч в этот ее приезд попросит руки ее дочери, и Варвара будет с ним счастлива. Но порой Агриппину охватывало чувство щемящей тревоги, и, чтобы унять эту тревогу, она взяла с собой матушку Марину. Приехали они к вечеру, в доме Грушевских царила суета: готовились к отъезду, складывали вещи. Неля радостно поприветствовала Агриппину, обняла ее, и они, как родные, стояли, обнявшись, у крыльца. А по усадьбе раздавались голоса, что приехали гости. Услышав эту новость, Варя с Вацлавом, взявшись за руки, побежали по аллее к дому. Варя издали увидела мать и, оставив Вацлава, стремглав кинулась к ней. Обняла ее и прижалась, желая найти в матери защиту и успокоение. Из-за этого порыва дочери тайная надежда Агриппины погасла.

– Что ты, милая, что ты, все хорошо, все будет хорошо, родная, – мать сильнее прижала к себе голову дочери и вдруг почувствовала, как на ее шею капнула слеза. Агриппина мягко отстранилась и громко заговорила о том, что она уже соскучилась по ней и что приехали они с матушкой Мариной. Варя в порыве кинулась к матушке, скрывая свои слезы и свою беду.

Ужин был сумбурным и безрадостным, казалось, говорились правильные и нужные слова, но они улетали в открытое окно в сад, оставляя после себя грусть и печаль.

Экипажи, по меркам Грушевских, отъезжали рано, хотя к этому времени птицы, закончив свои веселые песни, взяли передышку. Вскоре уезжали Агриппина с Варей и матушкой. Варя была печальна и молчалива, она сидела рядом с матушкой, потом вдруг из глаз у нее потекли слезы, она положила голову на колени Марине и затихла. Матушка шептала про себя молитву, и, желая успокоить девушку, обняла ее.

Агриппина тесно сошлась с Грушевскими, когда продавала участок леса, где росла знаменитая черника, в других местах ее называли голубикой. Этот участок граничил с участком леса Грушевских, и купец соглашался купить его, если свой участок продаст ему и Грушевский. Сколько ни уговаривал купца Панас, тот стоял на своем. Пришлось Агриппине вместе с Панасом ехать к некогда богатому и влиятельному польскому помещику Казимиру Грушевскому. Ее приняли любезно, пригласили на обед, за столом она и познакомилась с их детьми. Почти напротив Агриппины сидел мальчик с живыми светлыми глазами и темными вихрастыми волосами, он показался ей необычайно красивым. Красивый был бы для моей Вареньки жених, проскочила у нее мысль. Мальчик привстал и, улыбнувшись, назвал себя: «Вацлав». Все за столом рассмеялись. Было видно, что в семье это любимый ребенок. Его старшую сестру звали Кариной, темная тугая коса делала ее взрослой и загадочной. Было еще двое детей, мальчик и девочка, но их Агриппине почему-то не представили.