Дмитрий Коровин - Пока в Питере дождь

Все же в сожительстве с женским организмом имелись свои плюсы, к которым быстро привыкал организм мужской. А у Савелия, до описания перечисленных событий, не было опыта в подобном сотрудничестве. Да, он встречался с девушками, водил их сюда очень часто, и даже устраивал нечто такое, что видавшему виды римскому патрицию это напомнило бы оргии, но никогда ни с кем не жил. Он долго привыкал к своему новому положению, а когда окончательно втянулся – лишился его.

Стоя у плиты и помешивая макароны по-флотски, Савелий поймал себя на мысли о жалости, и грубо выругался на это. Ну, почему он должен был молчать? Для чего ей нужно было терпеть? Зачем им было делать вид, что не происходит никаких сложностей, что все по-прежнему взаимно и удобоваримо? Ведь, в конечном счете, кроме простыни, у них мало было удовольствий, а они не животные, чтобы в отношениях ставить секс на первое место.

«Ну да, было, наверное, что-то еще…» – думал мужчина, присаживаясь за кухонный столик со сковородкой в руках, – «…беседы, прогулки, юмор, только не грели они, грело лишь тело».

Упорно убеждая себя в правильности совершенных поступков под конец заходящего дня, Савелий поел без особого желания, а просто, потому что нужно было поесть и, с какой-то подозрительной надеждой увидеть ее темно-вишневый «Пежо», выглянул во двор, с трех сторон огороженный четырехэтажными домами. «Мазда» его находилась на месте, место любовницы не занято. «Запорожец» двухцветный рядом, старенький «Лэнд Ровер» соседа, и еще несколько разнообразных марок на парковочных местах у дома сбоку и напротив. Солнце ушло, машины накрыла тень, но луч его еще касался жестяной горловины водосточной трубы, тянувшейся сверху до самого низа, и выдавал себя сигнальным блеском.

– Как миниатюрный маяк, указывающий отмель, на которую я выскочил всем корпусом, – вполголоса произнес Савелий, и эта, казалось бы, тихая фраза, будто громом разрубила тишину, к которой с таким трудом и неохотой начинал привыкать единственный обитатель квартиры. Фраза, испугавшая не столько звуком, сколько смыслом. Мужчина больше не знал, в каком направлении ему плыть. Вначале дня все казалось забавным, но сейчас, под занавес, оставшись в абсолютном безмолвии наедине со своими все больше и больше разгоравшимися мыслями, Савелию становилось неприятно, и само нахождение в этом состоянии подействовало отталкивающе. Внезапно почувствовав себя не в своей тарелке, он еще раз попытался поговорить вслух, сначала с фиалкой на подоконнике, которая, не смотря на весну, не хотела набирать бутоны, да и вообще расти, потом над раковиной со сковородой, которая не хотела отмываться от жира. Но если цветок хотя бы делал попытку слушать, то неодушевленный предмет совершенно себя никак не проявлял.

– Согласись, это же очень приятно? – спрашивал его Савелий, намыливая чугунное дно, словно животик поросенка. – Уи-и-и! – добавлял он, окуная сковородку под струю кипятка, но все безуспешно.

Квартиру накрыла меланхолия, перейдя от вещей к хозяину. В скверном настроении, чуть подавленный, Савелий вернулся в комнату, подтянув на кровать ноутбук.

– Вот и еще один плюсик к моему положению, – в попытке оправдаться проворчал мужчина. – Никто больше не будет дергать меня из игры.

Вечером того же дня, в соседствующим с Петербургом городке Колпино 1 1 Колпино – город в России, внутригородское муниципальное образование в составе Колпинского района города Санкт-Петербург. , в трехкомнатной квартире стандартного девятиэтажного дома семья Кувшинниковых заканчивала совместный ужин, поочередно рассредоточиваясь по комнатам.

Первым, вылетевшим из-за стола, был одиннадцатилетний сорванец – бесконечный выдумщик разнообразных шалостей, а, в общем, абсолютно безобидный человечек и любимый, без исключения, всеми членами семьи. Стараясь обогнать отца, он первый ворвался в гостиную, прихватывая телевизионный пульт, и вытянулся на диване, оставляя родителю на выбор два оставшихся одинаковых кресла. В споре с диваном они, конечно, проигрывали в разы, но все же были уважаемы и удобны. Сослаться на будничную усталость после минувшего рабочего дня, вошедший следом отец, сегодня не мог, и предлога, поменяться местами с сыном, у него не имелось. Посему, молча устроив пятую точку в одном из двух обозначенных седалищ, мужчина лишь немного поскрипел далеко не новыми досками в знак протеста и сразу затих, смиренно наблюдая, как его предприимчивое чадо переключает каналы в поиске мультфильмов.

Гремя посудой, в сопровождении льющегося крана, на кухне оставалась мать, и последний участник ужина, в лице семнадцатилетней миловидной девушки, бесшумно прошел в свою комнату. Да, два года назад, ее комната стала только ее комнатой. Брат был выселен на место родительской спальни, тогда как сами родители, в попытке отдать детям лучшее, перешли в гостиную, где, вспоминая эпизод с диваном, правили, увы, не безраздельно.

Прикрыв дверь, девушка оказалась в довольно комфортной обстановке, в окружении бледно-коричневого шкафа-купе, предназначавшегося для хранения ее персонального гардероба; пестрого, трехцветного диванчика, рассчитанного в нужный момент превратиться в просторную кровать; и практичного стола, служившего центром управления не только комнатой, но и жизней. Пол, застланный линолеумом, был покрыт ковром с толстым ворсом, по которому, оставив тапочки при входе, было приятно пройтись до окна босиком, что хозяйка непременно и сделала, упершись голыми коленями в плоскую теплую батарею и посмотрев на улицу через тюль.

Ветер качал деревья. Детская площадка перед домом. Жесткий песок на ней штрихами разлиновывал не застроенную часть между горок и лесенок с играющими там детьми. Две старушки на лавочке, переговариваясь, интенсивно грызли семечки, сплевывая лузгу в кулек. И подросток гулял с далматинцем, гордым взглядом обозревая окрестности в поиске симпатичных девиц, какие, привлеченные королевским великолепием собаки, смогли бы обратить внимание и на ее владельца.

Кто-то поскребся в дверь. Девушка повернулась, увидев, как в комнату пролезает нечто рыжее и лохматое.

– Бэст! – радостно воскликнула она, широко улыбнувшись ирландскому сеттеру. – Ты навострился на прогулку так рано?

Но пес ничего ей не ответил, лишь медленно повилял хвостом, развернулся и исчез в дверном проеме.

Вздохнув, девушка соединила ладони и потерла их, разогревая, словно скульптор перед продолжительной лепкой, одновременно, с приливом теплоты, почувствовав едва заметный дискомфорт. Только что они готовились погрузиться в шелковистую шерсть собаки, уже предвкушали ее мягкость и гладкость, но вдруг были этого лишены. Бэст, так неожиданно сбежавший из комнаты, знал, что молодой хозяйке, занятой по вечерам науками, лучше не мешать. Ум охотничьей породы прекрасно усвоил это за последние месяцы.