Дарёна Хэйл - На разрыв

Её брату, Олегу, уже двенадцать, и с прыжками у него не так хорошо, но ему и не нужно: он с самого начала пришёл на каток танцевать, а не прыгать. Танцы на льду – это даже звучит как-то волшебно, не то что какое-то там одиночное, куда Раю старательно отдают.

Дома Олег тренируется вместе с ней, и она не хочет никакого женского одиночного. Дома Олег тренируется вместе с ней – как на паркете, только на старом, пузырчатом, неровном линолеуме. Он берёт её за руку, другую ладонь кладёт на талию, и они долго-долго вальсируют.

Толстокосая Злата приходит на каток, чтобы вальсировать с Олегом вместо неё.

Она выглядит младше Раи и прыгает точно хуже, раз её не уговаривают остаться в дурацком одиночном, а вот так вот, легко и просто, даже – взрослое слово! – це-ле-нап-рав-ле-но отдают в танцы на льду, но какой смысл гордиться своим превосходством, если оно никак не помогает добиться того, чего Рае хочется. Наоборот, только вредит.

Может быть, если бы она прыгала хуже, её бы тоже не уговаривали?

Чтобы скрыть свои слёзы, она разгоняется, словно молния проносясь вдоль короткого бортика. На катке холодно, так что пальцы начинают мёрзнуть даже в перчатках, и, согреваясь, Рая делает несколько танцевальных движений. Даже старшие девочки в группе держатся на коньках неуклюжей её и ездят почти по-детски, загребая коньками как утюгами, то и дело теряя равновесие на шагах и поворотах… И уж конечно не тянут носочки.

Рая выгибается в спине, делая ласточку.

А эта ваша Злата так может?

Оглянувшись через плечо, Рая обнаруживает, что Злата цепляется пальцами за калитку и не желает даже просто выходить на лёд, не то что выходить на лёд в пару к Олегу.

Яростно отталкиваясь и взвивая за собой настоящие снегопады, Рая проезжает половину катка. Даже сейчас, в свои девять лет, она знает, как дорога каждая минута из времени, проводимого на льду, и не хочет терять этого времени зря. Она делает несколько перекидных, а потом разгоняется для захода на аксель. Аксель – сложный прыжок, и ещё никто в целом свете не прыгнул четыре его оборота, а девочки за редким исключением не прыгают даже тройной… Но его необходимо знать для того, чтобы сдавать на разряды, и весь последний год Рая занималась тем, что учила и тренировалась, и получается у неё лучше всех, и рано или поздно она сможет прыгнуть и тройной, как Мао Асада, и станет легендой.

А ещё лучше, прыгнет какой-нибудь четвёрной, как Мики Андо на своих юниорских, ну только не аксель всё-таки, а тот же самый сальхов или тулуп…

Потом она вспоминает, что прыжки – это всё про женское одиночное, дурацкое женское одиночное, а ей просто хочется вальсировать с братом, и до акселя как-то само собой не доходит…

Рая опускает руки на середине разгона, и ссутуливается, пряча ладони на груди, и засовывает пальцы под мышки, а секунду спустя почти въезжает в Олега – он едет на неё спиной, то ли правда не замечая, то ли делая вид (будто ему всё равно, будто это не к нему там пришла толстокосая Злата – очередная принцесса для принца, способная увести его у Русалочки).

Резко развернувшись, он тормозит обоими лезвиями. Получается неловко и неуклюже, так неловко и неуклюже, что на секунду Рае даже становится смешно, а потом она берёт брата за руки и сильно-сильно сжимает его запястья.

Он смотрит на неё неотрывно, глаза у него серые, как у отца (а у Раи, как у матери, тёмные). Губы, сухие и потрескавшиеся, сжимаются в тонкую линию с приподнятыми уголками – ещё один отрезок, как на занятиях в школе, а потом разжимаются, чтобы сказать:

– Я с тобой хочу, – говорит он. – Кататься с тобой хочу. И больше ни с кем.

Рая, совершенно как маленькая, хлюпает носом.

Через две недели их всё-таки ставят в пару. Толстокосая Злата на этом катке больше не появляется.

Злата, впрочем, появляется на других катках – и на соревнованиях тоже, но теперь, когда она больше не претендует на то, чтобы кататься вместе с Олегом, ничто в ней не представляет угрозы. Рая не вспоминает ни о пушистой золотистой косе, ни о сверкающих белых коньках, ни о пальцах, вцепившихся в белый край бортика.

Рая, как это год от года становится ясно, вообще обладает удивительной и очень полезной в спорте способностью: не думать ни о чём лишнем. Она умеет концентрироваться, отбрасывать всё, что не имеет отношения к делу, фокусироваться только на главном.

– Как ты это делаешь? – однажды спрашивает Олег.

Они лежат на полу в общей комнате. Спать в одной кровати родители больше не разрешают, поэтому они сползают с постелей на пол и устраивают там гнездо из одеял и подушек, и там же и засыпают, тесно прижавшись друг к другу. Общий секрет, конечно, сближает их, хотя куда ещё ближе, когда они уже три с половиной года катаются вместе и знают друг о друге всё что можно и всё что нельзя.

Олег всегда начинает шнуровать коньки с левой ноги.

Рая приклеивает накладные ресницы, начиная с правого глаза.

– Я представляю себя в туннеле, – говорит она. – Или в кроличьей норе. – Они оба недавно прочитали «Алису в стране чудес» и им даже разрешили поставить по ней показательный номер, так что у них теперь ещё больше мотивации что-то выигрывать.

– В кроличьей норе? – Олег усмехается.

И что здесь смешного?

Рая пытается пожать плечами, но когда одеяло сползает и холодный воздух касается кожи, понимает, что это была плохая идея.

– Ну да. Я просто иду по туннелю на свет.

Руки Олега лежат поверх одеяла – тёмные на фоне белого пододеяльника.

– А я ненавижу замкнутые пространства.

С концентрацией у него тоже проблемы. И с тем, чтобы не слышать ту ерунду, которую иногда говорят им из зависти. Ну, что будто бы брат и сестра не могут вдвоём доехать до высокого уровня, что в танцах на льду обязательно нужно изображать любовь, а родственники на такое не способны и всякое…

Честно говоря, сильнее Олега Рая любит разве что горячий шоколад (который ей разрешают пить только по праздникам), так что она не очень понимает, в чём тут проблема.

– Танцевать про любовь им слишком рано, – с самого начала отмахивается мать от Елены Ивановны, – они же ещё совсем дети.

Тренер бормочет что-то о том, что иногда проблемы нужно решать до их поступления, но спорить всё же перестаёт. С их родителями почти всегда так: никто с ними не спорит, и всё своё детство Рая чувствует гордость за то, что их мама и папа такие особенные, такие замечательные, такие самые лучшие.

Потом, лет в тринадцать, это начинает её раздражать.

Ей уже не хочется, чтобы кто-то заискивал перед ней из-за родителей, и почему-то становится стыдно, когда родители принимаются решать проблемы с помощью авторитета и денег. Она психует, быстро вспыхивая и быстро же остывая, но в конечном итоге привыкает к тому, как проблемы – по мере их поступления – исчезают с их пути, словно их отметает в сторону заботливый дворник.