Ахат Мушинский - Белые Волки

Позабыли, стало быть, баул-то в потёмках тагировской усадьбы.

– Ладно, хоть сами живы остались, – вздохнул Буля.

– Вот же! – кивнул Каша на пивной бар. – Зайдём, Лена? Попьём, выпьем…

– Нет, уже поздно, – ответила наша красавица. – Домой пора.

– Тогда я сбегаю. Пива, вина какого-нибудь лёгонького? – Каша выбрался из машины, два раза присел, размял ноги. – Я мигом.

– Миниралочки, Руслан, если можно, – согласилась Елена.

– А вам что?

Я промолчал, Буля согласился со своей соседкой:

– Да, минералки. Хотя я тоже разомнусь.

Через мгновение Каша с Булей исчезли в дверях бессмертного заведения.

…В зале бара было полутемно и полупустынно. У стойки торчали три клиента.

– У нас в стране без очередей не бывает, – констатировал Каша.

Один из троицы был толще других и посвёркивал лысым затылком, второй – средней упитанности, но повыше ростом, третий – ни то ни сё, ни уже ни шире, ни выше ни ниже…

На слова Каши обернулся толстый и лысый. Кто бы мог подумать, это был Сват. Сватов Геннадий Васильевич – гендиректор клуба. Он хотел изречь нечто афористичное и весомое, но, увидев Булю с Кашей, опешил, удивлённо вскинув свои надменные, кустистые брови:

– Что это вы тут делаете?

Глупее вопроса в пивбаре услышать невозможно. Рыжая, грудастая барменша, позабыв о своей профессиональной маске безразличия, с любопытством взглянула на новых посетителей и высыпала кучу сдачи звонкой монетой в специальную вымоину в мраморе у кассы. Тут и двое других мужиков обернулись. В руках они держали пенные кружки, тарелки с закуской. Тот, что повыше, оказался Ломом, а тот, что ни то ни сё, козе понятно, Серым.

– Что делаем? – переспросил Каша. – Зашли жажду утолить.

– Это какую такую жажду? – зарычал Лом. Одной рукой он удерживал сразу четыре кружки пива, другая была ещё свободна. – Что ты себе позволяешь, Каша в фуфайке?!

– Понятное дело, победу обмывают, – попал в точку Серый. – Сорвали наше собрание… Что хотят, то и творят.

– Кто Каша в фуфайке? – оскорбился Каша. – Я сегодня в пиджаке и не на площадке, чтобы меня так, за здорово живёшь, шпынять. И вообще, сезон окончен, отпуск на дворе.

Его светлые глаза потемнели, как небеса перед грозой, на лице появилась известная гримаса, после которой обыкновенно форварда надолго удаляли с хоккейной площадки. Сват почувствовал, что дело пахнет керосином, сунул руку по самое плечо между главным тренером и игроком, которых друг от друга отделяли ещё и пивные кружки в руке Лома.

Но и Лом взбеленился:

– Ты что, Кашапов, с цепи сорвался?! Или у тебя после сезона сдвиг по фазе произошёл?

– Это у вас самих сдвиг по фазе, короткое замыкание какое-то… Я же говорил, Булатыч, заземлять пора! Говорил?

Каша попытался отстраниться от толстопалой пятерни директора, но тот продолжал орудовать рукой, как шлагбаумом, да не совсем удачно, Ломово пиво обильно плеснулось на Кашин пиджак, который он привёз из Финляндии, который ему из-за специфики профессии так редко удавалось носить, и он тогда в сердцах оттолкнул Свата, Сватова Геннадия Васильевича, генерального директора клуба. Толчок получился достойный центрального нападающего на «пятачке» противника, и Сват, смешно попятившись, сел своей увесистой пятой точкой на колени девицы в кресле у стены, с декоративным компасом над головой, в компании ребят и девчат.

Живой преграды между Кашей и Ломом больше не было. Каша ещё не успел оторваться взглядом от сменившего компанию Свата, а Лом уже, опережая вполне предсказуемые действия подопечного и вспомнив, видать, свою бойцовскую молодость (всё-таки в защите играл), оттягивал кулак свободной правой руки то ли для сокрушительного удара, то ли… А для чего ещё? В другом кулаке он удерживал сразу четыре кружки с остатками пива.

Но его опередил Булатов. Он поймал богатырскую длань Лома, отдёрнул в сторону от Каши, и опять-таки это получилось сильней, чем надо. Главный тренер «волков», чуть ли не сделав пируэт фигуриста, стремительно повалился, почти полетел, роняя богемское стекло и расплёскивая пиво, в другую, пустынную сторону пивнушки. На его пути оказался свободный стол со стульями, в них он и погрёб себя.

В оцепенелой неподвижности остались только молодой человек в чёрной униформе охранника, не скрывавшей его дебелости, и Серый, с креветками в красивых голубых тарелочках. Он водил глазами, наблюдая, как шеф выбирается из обломков мебели, как пацаны из-под компаса сняли Свата со своей девчонки, дёргали-пихали его, пока к ним не подскочил Каша. Хотя ребятишек и было четверо, Каша быстро усмирил их – они узнали любимого хоккеиста и полезли обниматься.

Одну кружку Лом удержал в руках, несмотря на своё падение. Он поставил её, почти пустую, на прилавок. Рыжая барменша, в этот момент оказавшаяся на своём рабочем месте, услужливо спросила:

– Повторить?

– Нет, спасибо!

Он поправил наполеоновскую чёлку, заправил выбившуюся из брюк рубаху, взял с мрамора у кассы сдачу и размеренной походкой направился к двери, перешагивая битое стекло в лужах пива. Проходя мимо Були, кинул небрежно:

– Пакуй чемоданы, Булатов.

Булатов пожал плечами:

– А что мне их паковать, я в родном городе живу.

Буля с Кашей заплатили за сломанные стулья (к тому времени и я с Еленой сунул нос в пивбар), ещё за какую-то мелочовку (кружки, тарелки, вазу…), купили апельсинового сока, минералки… Надо отдать должное, персонал бара проводил «дебоширов» уважительно. Работников «Клешни», оказалось много больше, чем во время конфликта. Они с компанией из-под «компаса» высыпали на улицу, пожелали нам удачи, что растрогало нас всех до глубины души.

Оппонентов наших друзей видать уже не было. Ни самих, ни автомобиля, который мы и при входе сюда не заметили. Но как это Каша с Булей сразу-то не узнали своих руководителей?! Я своего председателя Союза художников или директора худфонда не то что сзади, в затылок, но и в лежачем положении, со стороны ступней определю. Понятно, полумрак был, как разъяснил мне мой друг, впереди Каша шёл, подшофе чуток, да ещё в непривычном интерьере, в неурочное, позднее время та троица находилась. Действительно, недавно вот встретил одну знакомую на оперном фестивале, улыбаемся друг другу, разговариваем, а я, убей, не помню, кто она такая. А она – продавщица в нашем продуктовом магазине, почти каждый день мне то сосиски, то сыр с маслом отпускает. Попала вот не в тот интерьер, и всё, заклинило память.

Не успевший остыть Каша в машине, за спиной у меня, рядом с Еленой продолжал кипеть и булькать.

– Сумели-таки постоять за правое дело, – оценил я произошедшее, обернувшись.

– В чём оно, это правое дело, заключается? – спросила Елена. Опять её не интересовала шутливая поверхностность, ей необходима была суть.