Павел Амнуэль - Что будет, то и будет. Собрание сочинений в 30 книгах. Книга 6

– Гольдфарб мог и не слышать, если убийца действовал тихо, – предположил Соломон.

– А зачем убийце входить к кабинет?

– Это понятно, – сказал Роман. – В отличие от гостя, хозяин не имел причины соблюдать тишину. Войдя в гостиную и уверенный в том, что вилла пуста, гость…

– Кого ты называешь гостем – убийцу? – осведомился я.

– Называй его как хочешь, Павел, только не мешай… Так вот, этот человек услышал шум в кабинете и пошел посмотреть…

– Вместо того, чтобы улизнуть?

– Так сразу и улизнуть? Он хотел выяснить причину шума, дверь в кабинет была открыта, как сейчас, убийца мог заглянуть, хозяин его увидел…

– И тогда убийца подошел к Гольдфарбу быстрым шагом, выстрелил и вышел, – продолжал инспектор Соломон. – Гольдфарб успел сделать два-три шага к двери и упал посреди комнаты, прижав левую руку к ране.

– А может, стреляли с улицы? – спросил я. – Здесь низко.

– Павел, – раздраженно ответил Роман, – ты же видишь, что стекло цело, а рама закрыта изнутри на задвижку. И гильзу нашли в комнате, а не снаружи.

Естественно, я это видел, но, согласно канонам детективного жанра, обязан был рассмотреть все возможности, включая явно нелепые.

– Покончив с хозяином, – сказал Соломон, – убийца сделал то, зачем пришел: снял со стены картины, вынул полотна из рам, свернул их, а рамы повесил на место.

– Зачем? – спросил эксперт. – Вешать рамы – потеря времени.

– Поймаем – спросим. Возможно, он любит порядок. Потом убийца ушел, заперев входную дверь. Нужно проверить всех родственников и приятелей Гольдфарба, а также прислугу – от кого-то ведь грабитель получил образец ключа…

– Я закончил, – сказал Леви, закрывая свой кейс. По-моему, он мог закончить еще полчаса назад, когда в комнату ввалились санитары с носилками, а перед тем следы затаптывали помощники самого Леви, переставляя треножники с лампами. Насколько я мог судить, собранные экспертом до начала этого светопреставления улики поместились в три пакетика: это были гильза от пистолетного патрона, сигаретный пепел из пепельницы на письменном столе и платок, лежавший на полу и, скорее всего, выпавший из руки убитого. Эксперт снял, конечно, и отпечатки пальцев с ручек всех дверей, не пропустив, кажется, даже дверь в туалет. Резонно: грабитель мог после вынужденного убийства почувствовать кое-какую нужду…

– Поехали, Павел, – сказал Роман, – я завезу тебя домой по дороге в управление. Надеюсь, ты сумеешь заснуть, хотя сомневаюсь, что тебе это удастся.

– Надеюсь, что ты не заснешь, – отпарировал я, – пока не поймаешь этого негодяя.

***

Роман оказался прав – заснуть мне действительно не удалось, тем более, что, не желая будить Рину, я улегся в гостиной на диване.

Какие в этом деле зацепки? Как должен рассуждать Роман? С одной стороны, все ясно, с другой – полный мрак. Ясно, как и почему произошло убийство. Преступник вошел, увидел и убил. Картины оказались ценней человеческой жизни. Это как раз нормально, в нашем двадцать первом веке не только картины стали ценней жизни.

Вошел, увидел и убил. Снял картины и ушел. Может, грабитель был не один? Может, его ждала на улице машина? Может, снаружи стоял сообщник? Может, сообщник даже оставил следы? Спросить Романа – искали ли его люди улики только внутри виллы, или снаружи тоже. Наверняка искали – если это пришло в голову мне, то и Роман об этом подумал…

Что еще? Картины. Это большие деньги. Значит, нужно искать у коллекционеров – воры должны будут продать полотна. Или вывезут за границу? Найти покупателя в Европе или США гораздо легче. Значит, Роман должен организовать тщательный досмотр в Бен-Гурионе. Правда, похитители не дураки и понимают, что досмотр обязательно будет организован. Следовательно, они, скорее всего, на время затаятся. На какое время? Месяц? Год? И следствие будет топтаться на месте, ожидая, когда таможенники подбросят главную улику? Роман должен продумать иной вариант – поиск среди местных перекупщиков художественных ценностей. Возможно, им что-то будет известно. А может, и нет.

Сам я на месте преступника, обнаружив хозяина, тихо смылся бы. Разобрался бы, почему произошел прокол, и попробовал еще раз, убедившись, что помехи не будет…

Откуда у грабителя ключ? Кто-то навел на виллу и помог получить копию ключа… Кто-то из домашних? Впрочем, Роман об этом уже говорил… А если кто-нибудь из родственников… Картины… Позарился…

Когда мысли стали путаться, пришлось все же заснуть.

Естественно, что во сне я понял, где ошибался, и естественно, что, проснувшись, не мог вспомнить, что же я понял.

***

Среди множества отрицательных качеств Романа меня больше всего раздражало одно: начав расследование, он забывал информировать меня о продвижении дела. Я мог бы это понять, если бы комиссар с самого начала держал меня в неведении. На нет и суда нет. Но если уж ты привел человека на место преступления, то изволь продолжать – давай факты! Весь вечер среды я хватался за телефон после первого же звонка и каждые десять минут выглядывал в окно, проверяя, не появилась ли на стоянке машина Романа.

– Когда ты за мной ухаживал, – сказала Рина со справедливым раздражением в голосе, – то не был столь же нетерпелив. Однажды ты опоздал на свидание, потому что, видишь ли, заработался в библиотеке.

Этот трагический инцидент, говоривший о моей злостной невнимательности, Рина приводила в пример при каждом неудобном случае.

– Да, – отозвался я, в очередной раз выглянув в окно и не обнаружив машину, – тот случай так тебя взволновал, что ты решила выйти за меня замуж, чтобы заняться моим перевоспитанием.

Этот аргумент я высказал впервые, и Рина надолго замолкла, решая, рассердиться или, наоборот, воспринять как своеобразный комплимент.

Впрочем, если быть точным, двадцать два года назад я опоздал на свидание не потому, что засиделся в библиотеке (в Питерской публичке был тогда санитарный день, и мне было это прекрасно известно), а по той простой причине, что Света, с которой я встречался, пока на горизонте не появилась Рина, неожиданно явилась ко мне домой и начала выяснять отношения с присущей ей агрессивностью. С тех пор я терпеть не мог выяснять отношения с женщинами.

В одиннадцать Рина удалилась в спальню, заявив, что если я вторую ночь проведу на диване, это будет расценено как злостное уклонение от выполнения супружеского долга.

– О чем ты говоришь, дорогая? – обиженно сказал я. – Неужели ты думаешь, что мне нравится спать, вытянувшись, как покойник в гробу?..

Роман вернулся домой в первом часу ночи. Я рассчитал, когда он сменит туфли на тапочки и форму на пижаму, и после этого позволил себе набрать номер.

– Настырный сосед хуже прокурора, – буркнул Роман, не подозревая, что перефразировал неизвестную ему русскую пословицу. Роман знал о бывшей родине только то, что тамошние евреи сами не понимают, чего хотят. Сначала сделали революцию, потом создали лагеря, после этого строили социализм, а кончилось тем, что вернулись к капитализму. На мои возражения, что не евреи определяли исторический путь России, Роман отвечал со скукой в голосе: «Ну не медведи же. Если не евреи, то кто?» Евреи, как я понял, по мнению Романа, все еще оставались в России, а русские подались в Израиль.