Виктор Песиголовец - Смертная тоска по нелюбимой женщине. Рассказы и были

Втроем они завалились в сауну, испив перед этим по бокалу пенистого пива.

– Мужиков, кроме нас с вами, не будет, – объясняет расклад Анатолий, распустив своё брюхо на полке. – А вот тёлок… Сейчас прикину, – он стал загибать толстые, короткие пальцы, унизанные перстнями. – Оля, Зоя, Маша, Тамара, Аня, Валя, вторая Валя… Как видите, семеро получается. Я их всех вот только на прошлой неделе принял на работу, необъезженные ещё. Сейчас они считаются чем-то вроде секретарш, но должности им я пока только придумываю. Нужно же как-то оформить, чтобы девчатам трудовой стаж набегал.

Выслушав тираду Алейника, Василий Петрович с Игорем Кирилловичем переглядываются: во даёт мужик!

– Слушай, да тебе нужно премию дать, как лучшему работодателю, – иронически замечает таксовладелец. – У тебя теперь секретарей больше, чем у дворового собаки блох!

Услыхав эти слова, Василий Петрович не выдерживает, начинает ржать, как конь, громко и от души. Его давно на это дело подмывало. Хлопая себя по коленям, смеется и Игорь Кириллович. А за ним разразился хохотом и сам Алейник.

– Секретарша у меня одна, – успокоившись, поясняет он. – Машка. А должности остальным я скоро определю. Дело, братцы, нехитрое, верно?

– Вася, ты молоток! – хвалит хозяина дачи таксовладелец и, потягиваясь, интересуется: – Так ты нам в натуре своих секретарш покажешь? Или будешь только рассказывать, какие они распрекрасные?

– Так они же и будут с нами, все семеро! Я ж говорю, – рапортует Алейник и, оторвав свою тушу от полки, командует: – Братаны, хватит париться! Нас там давно поджидают девочки, водка и шашлыки. Вперед и с песней!

Девочки и впрямь оказываются очаровашками. Нисколько не жеманясь и не ломаясь, они рассаживаются за накрытым столом, стоящим у самой кромки бассейна, наполненного голубой, искристой водой. Василий Петрович и Игорь Кириллович смотрят на них с одобрением.

– Что скажете о моих работницах? – в открытую интересуется Алейник, кивая в сторону своих барышень. – Есть у меня вкус?

– Есть, Анатолий Борисович! Ох, есть! – смеется Игорь Кириллович.

В обществе лучших производственниц Алейника вечер и полночи пролетают, будто один час. Водитель привозит Василия Петровича домой только под утро.

Кое-как добравшись до дивана в гостиной, он падает, как подкошенный.

А утром обнаруживает, что проспал, и Вера Ивановна уже ушла на работу. Первым делом бредет на кухню выпить рюмочку коньяку и чашку рассола – он всегда стоит наготове в холодильнике. Потом, приводя себя в порядок, с ужасом видит на себе множество засосов и пятен от губной помады.

Через час директор сидит за столом в своем кабинете, курит и пьет приготовленный Светланой кофе. Поводов для беспокойства у Василия Петровича сегодня как будто не должно быть. Дела на заводе пошли лучше. Сборочный подтянулся – комплектующие, наконец, пришли, механический работает без брака. В гальваническом, как всегда, порядок. В остальных цехах тоже все нормально.

Нужно бы наведаться к Ирине. Соскучился. Не был у нее уже три дня. Значит, вперед!

– Петя, подъезжай к подъезду! – говорит Василий Петрович в телефонную трубку и, не слушая ответа, бросает ее на рычаг аппарата.

В машине директор размышляет. О себе, о работе, о своих женщинах.

Да, в жизни нынче полный штиль. Все хорошо. Да, да, все хорошо, все просто отлично. Он несколько раз повторяет в уме эти слова, но они до него не доходят. Что-то мутит, бередит душу. Что? Василий Петрович этого не может понять. Пытается, но не может. Ему становится не по себе.

Он просит Петьку остановиться.

– Езжай назад. Дальше я пойду пешком.

Директор медленно шагает по мосту.

– Стоять!

Резкий окрик застал Василия Петровича врасплох. Его даже передернуло. Старший лейтенант полиции, явно хмельной, подходит к нему.

– Так, попался! Это ты украл вчера кусок феррохрома на заводе? Прыткий! Я гнался, гнался, не догнал. Но теперь не уйдешь, сволочь!

Старлей достает из кобуры пистолет.

– Пошли в отделение! И не вздумай бежать. Пристрелю!

– Ты что, дурак? Я же директор завода металлоизделий, разве не узнаешь?

– Молчать!

Василий Петрович больше не пытается что-то объяснить – что говорить с пьяным? Он поворачивается и, не проронив ни слова, бредет по пустынному мосту. Дуло пистолета упирается ему в затылок.

Василий Петрович молча идет. Потом останавливается.

– Так ты будешь стрелять, товарищ старший лейтенант?

Старлей пыхтит, ему муторно, его тошнит. Пистолет он уже давно спрятал в кобуру.

– Угостишь мента, – отвечает, – отпущу!

– Конечно! Чего ж не угостить?

За мостом – кафе. Василий Петрович берет бутылку на двоих, две дольки лимона.

Старлей пьет и тухнет на глазах. Василий Петрович звонит по мобильному телефону. Через несколько минут подъезжает Петька.

– У него в кармане удостоверение, – кивает директор на полицейского. – Посмотри, как фамилия. Позвони в райотдел, узнай адрес. Отвезешь домой. А я пошел к…

Василий Петрович вдруг замолкает. Ему явственно кажется, что он жалеет о… О чем? О том, что старлей его не пристрелил? Об этом? Ну да, что ему стоило нажать на спусковой крючок? Раз – и все кончено.

Опомнившись, директор трясет немного хмельной головой. Господи, что за бредовые мысли? Как они появились? Как могли возникнуть? И почему так тоскливо на душе? Почему так плохо, будто похоронил кого-то из самых близких, самых дорогих сердцу людей? С чего бы это?

Ирина встречает его у порога. Глаза у нее, как всегда, полны печали и скорби. Есть в них и еще что-то. Что именно? Отчаяние? Но откуда ему взяться? Василий Петрович ласково обнимает ее, целует.

– Малышка! Я так соскучился!

– И я… очень…

Ее голос звучит приглушенно немного не так, как обычно. Губы горячие и сухие. Как у тяжелобольной.

– Скажи, ты хоть немного любишь меня? Хоть немного дорожишь мной? – спрашивает Ирина тихо.

– А ты сомневаешься? – в свою очередь интересуется директор.

– Сомневаюсь… немного, – признается она, опустив свои прекрасные глаза.

– Что ты, глупенькая! – успокаивает Василий Петрович. – Разве ж я приезжал бы к тебе, если б ты мне была не нужна? Подумай?

– Подумаю…

Утром директор уходит, пообещав появиться в обед. «Не подведу на сей раз, – думает он. – Обязательно приеду к обеду, пусть хоть потоп! Нельзя так часто огорчать Ирину, она и так сама не своя».

Двенадцать двадцать. Василий Петрович у подъезда Ирининой девятиэтажки. Толпа народу. Полицейский «Ланос». Под стеной чье-то тело, прикрытое мешковиной.

– Что случилось?

– Девочка с крыши спрыгнула, – бабушка в льняном платке вытирает глаза.

Из-под мешковины выглядывают ноги самоубийцы. Белые носки с красной вышивкой.