Евгений Москвин - Лечение водой

– Совершенно верно. Еще и прибавит, что вообще не понимает, почему я обращаюсь к нему за этим. А на самом деле, все после этого разом и устроится – Ира будто передумает.

Костя говорит, а сам чувствует… всего несколько секунд! Как душу ему расклинивает «расстановка позиций». Одна – это отказ Иры (после телефонного общения, к которому его притянули), а другая – постоянное дружеское внимание Лобова, он так старается сблизиться с Костей на последних занятиях в студии. Все в бильярд приглашает играть, так по-семейному.

– Это для того, чтобы в момент ее отказа я почувствовал, что она врет, что не хочет встретиться. Но это и так будет понятно в общем-то. Но они хотят вынудить меня позвонить Уртицкому. Зачем такие виляния? А чтоб я был обязан ему в устройстве своей личной жизни. Чтобы я почувствовал себя под пятой – когда буду звонить и сам же у него выпрашивать… отношений, которых не хочу; унижаться. Это для безопасности – чтоб я никому не смог рассказать об этих играх. У меня как бы автоматически закроется рот – я же сам его об Ире попрошу… – Костя останавливается и потом, качая головой, завершает сдавленно-презрительно: – вот слизняк, Господи, Боже мой! Он же, сволочь, еще наслаждение получит!

– Пф-ф-ф-ф… – Гамсонов снова смеется, приложив ладонь к щеке, чуть наклоняет голову. – Вот-вот! Ты поливаешь-поливаешь, а все равно потом… как это был герой-то литературный… забыл.

– Нет, Денис, я этого не сделаю, ты ж знаешь меня, – произносит Костя – уже твердо.

– Нет? А может все-таки?.. Сам же позвонил этой девке – пф-ф-ф-ф-ф…

Гамсонов склабится, ерничает, Левашову неприятно – от уколов в душе. («Уменя и так столько боли такой концерт в башке а он еще подливае-е-е-ет!! Затык, затык в голове, а-а-а-а-а-а!!»).

Но Гамсонов просто подшучивает как ни в чем не бывало – конечно, он знает, что на самом деле… «Это не смешно».

И Костя говорит – как бы стараясь унять шаткость, она тотчас появилась в душе, – ведь публикация зависит от…

– Я все же надеюсь, что мой роман в журнале не завернут… – он тыкает на это – голосом. Будто это зависит от Гамсонова. – Да ведь Уртицкий уже и дал ход. Рекомендации ведь обратно не забираются.

«Да, это так, – думает Костя. – И если тебе уже написали отказ – тоже. Если скажут уже точно… значит уже все».

Потому что это серьезный, профессиональный журнал. Он опять понимает, осознает, в сотый раз… этим его и держат – «я не могу теперь позвонить никуда! Ничего не могу узнать, только условия выполнять – опять все то же самое, бесконечное повторение».

– Ну и что ты думаешь обо всем этом?

– Да ничего не думаю, – Гамсонов жмет плечом. Уже серьезно. – И о чем же твой роман, интересно?

– Ну… о детях. О моем детстве, пожалуй. Но не только. Там много вымысла. Ну в двух словах… – Костя сбивчиво начинает излагать. – Там главный герой… он проводит летние месяцы на даче, со своим братом. А брат – тот еще затейник! Они придумывают разные игры… А потом как-то они отправляются в лес и видят на поляне странных мистических людей, непонятных. Которые чем-то походят на бродячий табор… ну, вроде цыган, пожалуй. Потом проходит много лет, и эти странные образы так и не дают им покоя, преследуют всю оставшуюся жизнь. Они символизируют их детские страхи. Герои – уже взрослые, брат женился, но не по любви и…

– Да это чушь полная. Но вот-вот, именно что повзрослеть – это тебе очень нужно. Мистические образы… Это что, типа шедевров фэнтези?

– Нет, что ты! Боже упаси! Ничего подобного! Мой роман – философский.

– Я ничего не понял… Нет уж, мне приятнее читать «Золотого теленка». Настольная книга, знаешь ли, для меня.

– Уртицкому, в действительности, абсолютно неважно, о чем мой роман. На какую тему. Я же тебе говорю, что я…

– Ладно, все, опять слушать то же самое… – Денис иронически отстраняется – хватит, мол. – Ты, во-первых, это слово не употребляй.

– Какое?

– Что ты мне сказал? Ты его все время повторяешь…

– A-а… что меня шанта…

– Да. Тебя не шантажируют, а пытаются купить. Если ты скажешь, что тебя шантажируют, это будет клевета, потому что…

– Ну да. Я понял. Да он в любом случае всегда сможет сказать, что мне померещилось, поэтому… – Костя останавливается.

Полная безвыходность внутри. Нет никакого исхода………………………………..

Они опять сидят в парке, как и в прошлую встречу. Парк узкий, между двумя дорогами проспекта; закован в медленные, вечерние цепи автомобилей, которые, изредка посигналивая, протягиваются к площади метро. Слева, за разреженной листвой деревьев сверкают скопившиеся уголки машин и огней, и совсем невидно лиц пешеходов – кажется, они утонули… в троеродной массе.

И все же они где-то там…

А правее, на сине-зеркальной башне мегаполиса распускается и играет цветами неоновая мозаика. Осторожными, бесшумными волнами на фоне голубоватой дымки неба позади. Весь московский шум, походит на чуть усиленный шелест автомобильной резины, и Косте представляется… что вместе с распускающимися цветами на табло, – от центра к краям, – свежеет почему-то и воздух… едва ощутимо.

На секунду ему кажется, что он может расслабиться, унять наждачный гул в мозгах и сбросить бетонную маску лица, а вместе с этим и весь груз…

– Да, меня хотят купить. Только так ловко, чтоб я инициативу проявлял, – он останавливается, а потом произносит сдавленно-медленно. – И всю эту куплю Уртицкий называет любовью – я знаю… это я точно знаю. Он и правда искренне считает, что это любовь. Что можно заставить полюбить человека таким способом… А знаешь, почему он так думает? Он вообще считает себя очень прозорливым в отношениях и что понимает, кто с кем должен встречаться лучше, чем сами эти люди… знаешь, от чего все идет?

– Ой не, я больше не хочу слушать этот бред… меня этот твой Рютицкий…

Тут у Гамсонова звонит мобильный. Он смотрит на дисплей – это Переверзин.

– Слушай, можешь ответить? Скажи, что меня нет, а если спросят, когда буду, скажи, не знаешь. Понял?

– Без проблем… – соглашается Костя, беря телефон. – А кто звонит?

– Один тип… то еще динамо. Понял, что сказать?

– Конечно.

После того, как Костя отвечает, что Гамсонова нет, и кладет трубку, Денис забирает телефон и спрашивает:

– Тебе вообще зачем нужна эта публикация?.. Каким там тиражом выходит этот журнал?

– Три тысячи.

– Ага. И на газетной бумаге.

– Ты не понимаешь. Это совершенно неважно. Это очень престижное издание! В нем печатались Астафьев, Шукшин, Шолохов…

– Три тысячи. На газетной бумаге, – повторяет, между тем, Гамсонов утвердительно и ровно. – Разойдется это только по библиотекам.

Будто и не услышав Костю и как бы давая ему почувствовать нелепость всей этой истории. И кто сейчас знает, что выходят еще какие-то литературные журналы, которые печатают серьезную прозу.