Евгений Москвин - Лечение водой

– Игорь тоже носил стихи, – говорит вдруг Оля. – В журналы, в газеты. Не очень активно, но носил – и ничего не взяли.

– Игорь… Меркалов?

– Да. Или, кажется, в одном каком-то журнале взяли, небольшом… не помню уже, – доканчивает она.

– Ты общаешься с Игорем?

– Да. Уже больше года.

– Ну… Знаешь, он ведь особо никаких себе целей не ставит. Даже если и говорит обратное – в моем понимании, не ставит.

Тут Костя начинает объяснять – как же можно не стараться пробиться? А он знает – Меркалов посмеивается над его амбициями.

– Да. Ты, наверное, прав, – соглашается Оля.

– В чем я прав? Что мы с ним разные?

– И это. И то, что ты говоришь – что пробиться нужно.

– Я очень рад, что ты так думаешь. Но у нас с ним действительно разные взгляды вообще на все, Оль, считай…

– Но он, кстати, как-то обращался к Уртицкому.

– Ага! Слушай! Мне что-то известно об этом, – реагирует Левашов насмешливо-радостно. – Уртицкий тоже начал какую-то…? ну… у него, конечно, к каждому свой подход… ты не в курсе, чё там было?

Костя, на самом-то деле, даже и не допытывается – просто так спрашивает, – но Оля вдруг очень серьезно отвечает, что ничего не будет рассказывать, потому что свои разговоры с Игорем она никому не поверяет. И говорит Оля это так, словно специально дает знать.

– …Так же, как все, о чем мы говорим… останется между нами, Кость.

«Что-то здесь не то… Значит, у них очень близкие отношения… коли она так… Но с другой стороны, она и со мной хочет таких же… это выходит?» – тараторится в голове – уже просто по инерции, от всех кручений.

Испарина. Усталость. Он вдруг разом опять все это чувствует. И когда щурит глаза… «я концентрирую во взгляде всю свою изможденность». И еще он кое-что уловил… в Олиной интонации.

Они продолжают разговаривать.

– Ты еще кому-нибудь говорил об этом?

Костя отвечает: да, Левченко, если она имеет в виду кого-то из студии. Хотел выяснить: может, он в курсе чего-либо.

– А впрочем… я даже не знаю, зачем ему позвонил. Но он поклялся, что ничего не расскажет Уртицкому.

– Смотри, Кость. Он ведь в близких с ним отношениях.

Теперь позади Оли виднеется здание офисного центра – на той стороне улицы, до которой они уже доходили, но в отдалении; Левашов только сейчас обращает внимание на эту небольшую пирамиду, опрокинутую набок и сияющую каждым окошком. Фиолетовые и розовые квадратики, примкнутые друг к другу; розовых чуть меньше.

Одна из вершин пирамиды – на фоне темного, холодного неба.

У Оли звонит телефон.

– Слушай, можно я отвечу? А то уже третий раз звонят.

– Конечно.

– Давай тогда лучше попрощаемся.

– Прямо сейчас? – удивляется Костя.

Оля достает телефон, и он видит, что четыре кнопки, окольцовывающие маленький джойстик, тоже горят фиолетовым и розовым; чередуясь.

Как окна в офисном центре – забавное совпадение.

– Да, давай прямо сейчас… пока.

Она махает ему и отвечает по телефону, повернувшись уже спиной. Но ему кажется, что он услышал голос в динамике, совсем неотчетливый, но резкий – будто маленькая железная пружинка с треском распрямилась.

Костя разворачивается и идет по дороге, сквозь ощутимый ветер; и думает о том, как странно и внезапно они расстались. Он даже с толку сбит. Оглядывается один раз. Оля так и стоит на середине моста; она отошла чуть влево и разговаривает по телефону. И Левашов теперь может видеть подъездную площадку возле офисного центра далеко и стеклянный вход, который светится заваркой. Машины проезжают мимо так медленно, что, кажется, огоньки фар потихоньку оседают, прилипают к входу.

«Как внезапно мы разошлись…» – опять повторяет он мысленно.

«Мы как будто вели официальные переговоры о возможности отношений, – думает Костя, пока едет домой. – А теперь сделали перерыв».

Официальные переговоры… о возможности отношений. «Но я не хочу с ней отношений!»

Ну извини, я не живу с тобой и не вижу всего этого!

Он едет в поезде, и мысли крутятся в голове, как азартный, инерционный клубок. Веселые искорки – в жарко-воспаленном сознании; страшная, напаренная усталость уже приятна – он чувствует некоторое облегчение… Эта Олина фраза… Ну извини, я не живу с тобой и не вижу всего этого! «Это говорит, говорит! О многом говорит!..»

Костя ощущает невольные всплески – сквозь то, что его совершенно не влечет к Оле. Они гаснут и тонут.

На время все прежние давящие мысли и лихорадка, злоба и холодный раскол в душе… все отходит на второй план.

«Встреча, встреча с Олей! Любопытно, это очень любопытно!..»

Ну извини, я не живу с тобой… и не вижу всего этого! – Оля идет впереди и ставит блок рукой.

«Вот так сразу и жить… деточка!» Да, да, есть что-то детское в Олиных движениях, ее маленьких ладошках, маленьких бледных губах… Ну извини, я не живу с тобой! «Вот так сразу и жить!.. Так серьезно, по-взрослому – «жить»…» – и так это контрастирует, что у Кости начинает приятно посасывать в животе. «Деточка, деточка… да, да, всегда мне хотелось называть ее «деточкой»…»

Олино письмо, которое она написала, когда он спрашивал адрес Юли. Ее телефон я тебе не дам – она не ездит к малознакомым людям. «А сейчас…»

Ну извини, я не живу с тобой и не вижу всего этого!

«Да-да, все точно, все ясно! – довольно усмехается Костя. – Все точно, все ясно, ясно…»

И вот уже готово появиться влечение, трепет в душе… нет. Все тотчас резко затухает и гаснет. Он не может ощутить. Все сошло на нет. Его будто пригасили, накрыв полной непроницаемостью: гладкий белый плащ Оли, джинсы и рубаха… Бледное лицо, сияющие серебристые глаза, но он с трудом может вспомнить их выражение.

Он не чувствует влечения.

«Ага, да ведь и еще что-то было!» – вспоминает вдруг Костя.

Где-то год назад, когда они гуляли возле Москвы-реки. Он, Оля, еще несколько человек.

«Смотри, Кость. Мне немного нужно… Жить бы еще отдельно, конечно… Хотя это было бы барство», – Оля тогда сказала это как-то в сторону, тихо.

Теперь он припоминает, да. Он тогда на это никак не отреагировал. Отмахнулся, почти не обратил внимания.

«Да, она так говорила, точно, все точно, помню… Говорила…

Нет, мне интересно просто болтать с ней как с приятельницей. Сейчас все то же».

Жить бы еще отдельно — это она сказала, когда Костя в очередной раз принялся объяснять, почему деньги для него совершенно вторичная вещь.

Да если б меня любили, я б на две работы пошла, – всплывает в мозгу; Оля произнесла это, почти по слогам. «Да-да-да, с расстановкой, едва ли не по слогам… и пронзительно! Да, это было пронзительно! Она как не выдержала – сейчас! Делает еще большие намеки!..»