Поразительная - Деда

Мартя внимательно вглядывался в огромную снежную поляну. Боли не было, только жалость. Жаль умерших отца, маму, мачеху, Германа, Марту и ещё многих людей, которые не увидят никогда снега, не встретят весну, лето, которые обязательно наступят. Не увидят этих берёзок, которые успокаивающе кивают ему своими тонкими ветками. И совсем немного жаль себя.

Мартя рассчитывал на драгоценности, которые отец Василий спрятал в храме накануне изъятия ценностей в 1917 году. Заветная шкатулка с фамильными украшениями матери. Для Марти она бесценна. Маму свою он не помнил, Зина тем более. Отец разрешал им, маленьким, рассматривать блестящие штучки, раскладывать их на печке и аккуратно собирать в шкатулку.

Дождливой ночью революционного года, напоив сторожа медовухой, Василий, вместе с десятилетним сыном, забрался в подвал храма. Выкопал принесённой с собой острой лопатой яму и опустил в неё шкатулку, завёрнутую в какие-то тряпки и рогожу.

– Смотри, сын, запоминай. Это твоё и Зинаиды. Пусть забирают всё, но это я отдать не могу. Я очень любил вашу мать.

Мартемьян хорошо помнил подвал, угол, где они прятали шкатулку. Теперь это не имело никакого значения.

– Дед! Отвези меня на станцию. Очень прошу! Хорошо заплачу́.

– Бог с тобой! Какие деньги! Мне нетрудно, только провизию сдам.

Не взглянув на свой дом, Мартя плавно катился на санях обратно к станции. Белоснежные берёзки, среди которых когда-то так любили они с Тасей гулять, словно всё понимая, раскачивались и гудели, навсегда провожая Мартю из Огнёво-Заимки.

– Ну всё. За доброту спасибо. Буду тебя вспоминать. Хорошей дороги и здоровья тебе, дед.

– Поеду, пока не совсем стемнело, – сани тронулись, бородач обернулся и кивнул. – Может, вспомнишь когда в молитвах. Черепанов я, Кузьма Черепанов. Счастья тебе, сынок!

Поезд по рельсам: «Чук-чук, чук-чук», – равномерно так, успокаивающе. Иногда что-то бу́хнет, стукнет погромче и опять: «Чук-чук, чук-чук».

Мартю не удивляют красивые стройные сосны, медленно плывущие за окном поезда. Сибирскими джунглями добирались они с дочерью с востока. Сосны за окном дарили ни с чем не сравнимое наслаждение. Красота. Песчаные барханы закреплены корнями этого ленточного бора. В Семипалатинске много песка, город называют «Чёртовой песочницей», но эти сосны не дадут ветру сдвинуть барханы и занести улицы песком. Сейчас всё это чудо накрыто снежным одеялом. «Обязательно летом привезу сюда Тасю со Светой подышать сосновым воздухом».

Мартемьян вспомнил тревожный разговор с Харитоном, который состоялся перед его поездкой. Лёня болен. У него уже несколько недель не спадает температура. Лекарства, которые имеются, не помогают. Других нет. Даст бог, всё пройдёт, и молодость возьмёт своё. Наступит тепло, будем выезжать в хвойный лес. Здесь воздух самый подходящий для тех, кто кашляет.

Мартя сгрёб в охапку своих девчат, прихватил нехитрый скарб, состоящий из саквояжа, привезённого с востока и твёрдого чемодана с пожитками. Отправились к своему новому месту жительства. В первую очередь надо купить швейную машинку. Без неё никак. Сидя на полу крохотной комнатёнки и ужиная хлебом с колбасой, купленной на рынке у местных казахов, они были счастливы. В печке потрескивали поленья, и чайник радостно урчал.

– Не пропадём! – почти хором произнесли Светка с отцом и расхохотались втроём так громко, что соседи, продавшие им комнату, приложили уши к стене.

– Нина! С дороги! Урраа!!!

Тазики с грохотом несутся по накатанной снежной горе. Вперёд! Суббота – банный день. Очередь в пристанской бане надо занимать заранее. В баню со своими тазами, вернее, в своих тазиках. Съехали с горки и бегом очередь занимать, мамки позднее придут. Билетики купили. Справа – касса, слева – маленькая парикмахерская. Шипром пшик, пшик! Слева женское отделение, справа – мужское. В каждом своя банщица. Причём в мужском всегда тётка. Натке с Ниной смешно.

Ждать скучно, но ради того, чтобы скатиться с горки таким способом, можно и помучиться в очереди. Натка в субботу ночует у родителей, это совсем недалеко от деда с бабой. Ладно, один день можно. В раздевалке запахло нашатырём. Кому-то плохо стало, пересидел в парилке. С Наткой тоже такое бывало. Волшебный нашатырь спасает.

Намытые до скрипа подружки топают домой. Закутаны шалями так, что одни глаза видно. Назад идут другой доро́гой, чтобы на горку не подниматься, мимо немецких домов. Поразительно, какой там порядок во дворах. Чисто, аккуратно, метёлочка с лопатой в уголке стоя́т. Вроде и у русских так. Да не так! Да ну их! Воображают! У подружек друзей полным-полно. И немцы, и казахи, и татары, и русские. Никто не выясняет, кто есть кто, очень здорово в «Красное знамя» играть. Чем больше народа, тем лучше.

Может, отпроситься к бабе? Вроде добрые сегодня родители. Скорее бы вырасти и самой решать, какую еду есть, какую одежду надевать и, не отпрашиваясь, ходить к деду. Не любит Натка лук в супе и молоко. У бабы с дедом не кормят такой гадостью. Баба Тася готовит картошку как запеканку. Толчёнка, залитая яйцами с молоком и пропаренная в духовке, в печке. С золотистой корочкой получается, пальчики оближешь. Морковка, кружочками жареная в сковороде на растительном масле, – это очень вкусно. Особенно холодная. А кисель из сухофруктов – это вообще объедение. Курагу и чернослив выковыривать можно. Или пойти в сенки и там, в кульках, набрать полные карманы сморщенных сухофруктов. Раздолье.

Мартя с удовольствием устроился на работу в пошивочный цех. Тратил привезённые деньги на постройку комнаты и сенок. Света пошла в вечернюю школу и собиралась поступать в техникум. Лёнька угасал. Мать Лена, постаревшая от горя, целыми днями не отходила от его кровати. Харитон обращался к разным врачам. Помочь парню никто не мог.

– Ну за что нам такая кара? – беззвучно шептала Лена, уткнувшись в плечо мужа. – Почему он, такой молодой, уходит? В чём мы провинились?

Харитон, худой и почерневший от страданий, бесконечно курил, как будто этим можно было спасти сына. Есть грех у него на душе, но что за грех такой, чтобы забирать единственного сыночка? В начале лета Лёню похоронили. Каждый вечер после похорон Лена просила Настю пойти с ней на кладбище и откопать его… Очень тяжело было.

Харитон часто приходит к Марте под вечер. Сядет рядом на табуретку и дымит своими папиросами. Старые дружки в основном молчат. Несколько фраз за вечер. Про правительство не говорят, жизнь научила помалкивать. О Гулаге Мартя вспоминать не любит.

Однажды, сидя в тишине, Мартя, неожиданно даже для самого себя, произнёс:

– Шкатулку я не нашёл.

Он не сказал, что даже не был в храме, не попытался откопать клад. Просто не нашёл. Харитон неподвижно уставился куда-то в подбородок Марти: