Исаак Ландауэр - СМДБВБИП

– Что?

– После. Помер и сюда. На рекогнос, так сказать, цировку.

– Предположим, а придумывать кто будет.

– Вот хотя бы и ты. Парень, с виду, опытный, хорошо ориентируешься.

– Персонаж не может выдумывать. Он же персонаж.

– Но мне..

– Ты это ты.

– Тоже персонаж.

– Уже нет. Вопросы..

– К мудаку с сороками?

– Именно.

– Еще не легче. Но он же..

– Вроде как подарил тебе жизнь. Только ты никому не должен. И он ничего не дарил. Жизнь просто есть и все.

– Не гони, мой дорогой. Жизнь это совершенно конкретный отрезок до и после..

– Тебе какой, с позволения сказать, гений такое сказал.

– Как же, пишут. Научный факт.

– Научный факт это большой взрыв. Херась, и все появилось. А что было до того вопрос ненаучный. Кесарю – кесарево.

– Только этого мне не хватало.

– Чего?

– Ты знаешь, чего.

– А не все ли равно. Перед тобой чистый лист и бесконечность. Твори.

– Ну, для начала, чтобы творить нужно взять за основу.

– Резонно, но глупо.

– Подожди, не договорил. Сколько я набегал тех фантазий, чего-нибудь да отложилось. Итак, взять за основу. Основу. Плод. Воспроизводство. Если одно порождает второе и так далее, то тут тебе динамика – раз, остальное придумается – два. Куда занесет приятно неизвестно – три.

– Тебя в том числе, сказочник. Разве не туда же: опять окажешься тут же, если за основу берешь то же.

– Логично. Ладно, никто же не торопит.

– Наконец-то. Хоть что-то.

– Ты откуда такой умный, понять не могу.

– Персонаж же, говорю. Твоей истории. Плод воображения, память-то у тебя сохранилась.

– Я, может, не хочу тебя и вовсе видеть.

– Тогда меня не было бы.

– Хитро предание, видали. Ты тоже, выходит, сам по себе.

– По тебе.

– Один хрен, работает.

– Хоть как-то. Обрати внимание, даже создателем ты тут же придумал себе того, кто знает.

– Или догадывается. Еще вопрос, кто кого придумал.

– Да. Только без ответа. То есть уже не вопрос. Утверждение непонятного.

– Е-елки. Еще ничего не захотел, а уже тайны.

– Начни снова.

– Успеется.

– Интересно?

– Небезынтересно, так скажем. Надо бы рекламную паузу, радушных девочек в компании хорошего вина. Выдохнуть, осмотреться, и дальше.

– Хоти.

– Да погоди ты. Точно, коллектив. Эдак вместе, что-нибудь да как-нибудь..

– Pas ce soir. Мир-то твой.

– Верно. Пусть они будут полноценными личностями.

– Тогда они не обязательно будут радушными.

– Здесь больше и нет никого, куда денутся. Кстати, надо еще здесь как-то обустроить..

– И тем не менее. Полноценные личности в заданных неполноценных условиях. Недолго же ты ушел от хваленых авторов.

– Как учили. Вообще да. Поделиться, может, навыком творе.. Творчества.

– То-то они тебе сотворят, коли им не понравится.

– Пожалуй: тому сорокофилу я бы припомнил.

– Сам видишь.

– Засада. Как оно вообще получается: кто-то хочет много, хорошо и вкусно, педалит-потеет, сотворяет, а персонаж знай себе наслаждается интригой. Несправедливо.

– Эк ты заговорил.

– Ты судить меня вздумал?

– Если захочешь.

– А захочу?

– А захоти и узнаешь.

– Совсем муторно.

– Девочек?

– Однако. Никак, проняло?

– Отнюдь. Поддержание диалога. Персонажу все равно.

– Сдается мне, не просто ты персонаж.

– Если захочешь.

– Голова уже болит от этих хотелок.

– Так для начала пусть не болит голова.

– Сейчас, нашел дурака. Как же мне тогда не забыть, как хорошо живется без головной боли.

– Создашь таблетку?

– Не ерничай. Предположим, устроим девочек. Но это же, получается, не девочки ни черта, какое же удовольствие получать желаемое, если все и так твое. Проще не желать.

– Да философ ты.

– С вами закуришь, как сказал коллега.

– Придется.

– Ты прав. Начинать. Для начала повествования обозначим первую черту характера героя. Наш так недолюбливал умников, иначе тех, кто не сомневается, – здесь Николай, так его теперь – или снова, звали, взяв на сей раз нож как положено, полоснул надоедливого знатока по горлу. Знаток, не успевший получить – или вспомнить, имени, медленно осел набок, точно прилег отдохнуть. Полюбовавшись недолго на пульсирующую струю крови, автор, он же герой, задумчиво произнес, – И какой идиот выдумал, что жизнь человеческая неприкосновенна. Вроде компьютерной игры со всеми модами: скучное всемогущество. Лично я предпочитаю быть смертным; так и запишем. Итак, что там о девочках. Глаза открыл – закрыл. Уснул – проснулся.

Интерьер клуба в черно-красных тонах подсказывал фабулу, окон не было, даже сквозь приятные женские запахи отдавало подвалом. Долгого описания не последовало, высокая блондинка в цвета невинности белье окинула его высокомерным взглядом. Стриптизерша не чета проститутке, тут игра в совсем ограниченном пространстве, а потому и модель взаимодействия с "приходящими", так называемыми гостями, упрощена до общепита: вежливое унижение для самонадеянных и восхищение остальными. Тоже, впрочем, полуфабрикат: "Ты совсем не похож на других", "Впервые вижу такое поведение" и что-нибудь третье, тот самый компот из непритязательных обстоятельств: "Разве так пьют текилу? Ты такой чудной. Давно так не смеялась".

С виду непритязательно, но в сочетании с возможностью сунуть палец в складку белья на заднице – без этого им трудно чувствовать себя особенными, заставляет променять два часа с гетерой на два часа – чего? Стриптизерша не чета проститутке, она торгует не телом, но словом, дозволяя – а как с ними еще, восхищаться собой за скромные дивиденды от труда.

Так дилер общается с наркоманами, тут и частого гостя зовут презрительно "постоянником", но что-то вдруг уводит повествование в сторону, ленивое созерцание уступает место нервной дрожи в запястьях. Едва ли виданный тремор, но Николаю не до того, взгляд уже ощупывает красоту небывалую, тот единственный и неповторимый, но, по счастью не такой уж и редкий случай, когда действительность легко переступает через рамки знакомого, грезившегося и даже глянцевого. "Настя – подари мне счастье", ее подарок такая же ложь, как и имя, потянет на забвение собственной личности до конца включительно – это в лучшем случае, смотрит приветливо и совсем не властно: как всякой природной властительнице, власть ей претит.

У нее любимый, опять же едва ли виданный отец, рождающий удовольствие демонстрации себя мужчинам, и ленивый сожитель, стряхивающий ей в рот в силу одного лишь желания. А не знания – черта определеннее, чем жизнь и смерть, разница, которую женщина чувствует безошибочно, ибо здесь основополагающий признак жизнеспособности: свой-чужой. Итого налицо желанная интрига в состоянии действенного счастья с редкими вкраплениями гормональных спадов – напомнить какая она, вообще, давно и успешно позабытая.. Как ее.. А и не важно.