Скотт Фрэнсис - Великий Гэтсби. Роман

– Да вы слушайте! – сказала Миртл Вилсон, как неваляшка, качая головой в разные стороны, – В конце концов вы ведь не вышли за него замуж?

– Разумеется, не вышла!

– Ну, так вот, а я вышла! – сказала Миртл Вилсон многозначительно морщась.

– А зачем вышла, Миртл? – с петушиным задором бросилась в бой Кэтрин, – Зачем? Тебя ведь никто не насиловал, не так ли?

Миртл долго не могла ничего ответить. Не потому, что её всё время насиловали, об этом можно было только мечтать, а просто этот разговор на таких нотах был слегка оскорбителен для неё. Наконец достойная по её мнению мотивация была обнаружена.

– Я вышла за него замуж, потому что надеялась, что он джентльмен! – наконец разразилась она, – Я надеялась, что передо мной воспитанный человек, а оказалось, он мне в подмётки не гож!

– Ты уже забыла, как по нему с ума сходила? Страшно было смотреть! – иронически заметила Кэтрин.

– Я сходила с ума по нему? – в голос заорала Миртл, выходя из себя, – Это кто надумал такое? Я по нём с ума сходила не больше, чем вот по этому типу!

При этом она яростно ткнула в меня пальцем, и как мне показалось, все уставились на меня с немым укором, как на самое подплинтуссное существо в компании. Я, как мог, старался показать своим видом, что даже и не мечтал претендовать на столь высокие чувства.

– Только раз я спятила с ума по-настоящему – когда выскочила за него замуж! Тут на меня словно затмение накатило! Но знать бы вам, как быстро до меня дошло, что я ошиблась! Он, как повелось, одолжил у какого-то своего собутыльника костюм, чтобы идти в нём на свадьбу! Прошло несколько дней, его как раз не было дома, приходит его приятель и, нате вам, требует вернуть ему костюм! «Ах, вот как! – говорю ему я, – вот как! Так, значит, это не его костюм, а ваш? Я первый раз про такое слышу!» Но я поняла, что этот человек не врёт и отдала ему костюм, а потом кинулась на кровать и до самой ночи ревела, как сумасшедшая!

– Она на самом деле должна уйти от него! – прямо в ухо зашептала мне Кэтрин, – Одиннадцать лет они так и живут в этом притоне над гаражом! Одиннадцать лет! До того, как она встретила Тома, у неё даже ни одной подружке неоткуда было взяться!

Бутылка виски – вторая за вечер – заходила по рукам, исключая Кэтрин, которой всё это было совершенно неинтересно, и которая оправдывалась, что ей весело «и так».

Том вызвал по телефону швейцара и заказал ему какие-то супер-разрекламированные сэндвичи, которые якобы могут заменить полноценный ужин. Я рвался уйти, мне хотелось побродить пешком по парку в мягком вечернем полумраке, но каждый раз меня втягивали в очередной яростный, доходивший до визга и крика, спор, в ходе которого я всегда оказывался словно канатами притянутым к креслу. Смутные мысли мелькали в моей голове. Вполне возможно, когда тут идёт оголтелый спор, внизу проходит какой-нибудь случайный прохожий, и привлечённый неясными звуками, начинает засматриваться вверх, на жёлтые квадраты наших окон, задаваясь вопросом, какие сакральные тайны хранят эти жёлтые сверкающие квадраты? И порой передо мной являлся лик этого прохожего, его поднятая голова, кадык и лицо ушедшего в себя человека. Я был здесь наверху, но одновременно я был и там, внизу, привлечённый, завороженный, и в то же время запуганный немыслимым, грозным разнообразием жизненных проявлений мира.

Миртл придвинула ко мне кресло и села рядом, и с её тёплым дыханием на меня стала изливаться сага о её первом свидании с Томом.

– Я сидела на одном из сидений у самого входа. Эти сиденья не очень престижные, и их занимают в самую последнюю очередь. Я ехала к своей сестре в Нью-Йорк с намереньем остаться у неё на ночь. Том был настоящий красавчик, в новом фраке, в сверкающих лаковых туфлях, короче, от него невозможно было отвести взгляда, но взгляд мне так или иначе приходилось отводить, как только я встречалась с ним взглядом, я сразу переводила взор на рекламный плакат над его головой. И вот мы стали покидать вагон. В толпе он так прижимался своей крахмальной грудью к моему плечу, что я вынуждена предупредить его, что позову полицейского, если он не прекратит свои шашни, да он, конечно, пропустил это мимо ушей. Я как будто перестала быть собой, и когда он подсаживал меня на машину, я уже не понимала, куда я сажусь, в такси или в метро. И в голове у меня горела только одна мысль: «Только раз ведь живём, всего раз!»

Закончив свой рассказ, она расхохоталась громким деланым смехом и внимательно посмотрела на миссис Мак-Ки.

– Дорогуша моя! – закричала она, – Стоит мне прекратить носить это платье, я сразу подарю его вам! Я иду покупать другое завтра! Ждать осталось недолго! Мне надо составить список дел, которые предстоит сделать завтра! Массаж, макияж, ошейник для пёсика, потом купить такую чудную пепельницу с пружиной, как она мне нравится, и наконец чёрный шёлковый венок с такими вот цветами на могилку мамы, которые не вянут всё лето. Надо бы записать всё это, а то я наверняка что-нибудь забуду, и потом буду мучиться!

Было девять часов, и время летело, как бешеное. Только я снова посмотрел на циферблат, как удивился – было уже десять. Мистер Мак-Ки дремал в кресле, широко раздвинув ноги и водрузив кулаки на колени, как какая-то важная шишка, принимающая позу перед объективом паппарацци. Я вынул свой носовой платок и жалостливо вытер с его щеки клок пены, который не давал мне успокоиться весь вечер.

Маленькая собачка сидела на столе, моргая подслеповатыми глазками в крутом сигарном дыму, и по временам начинал еле слышно скулить.

Появлялись какие-то левые люди, потом они исчезали, спорили, куда им отправиться для продолжения банкета, теряли кого-то, начинали искать, и наконец находили за своей спиной. Близ полуночи я услышал вдруг громкие голоса Тома и миссис Вилсон, набычившись, они стояли друг перед другом и в запальчивом задоре, перебивая друг друга, вели спор, имеет ли миссис Вилсон право произносить имя Дэйзи.

– Дэйзи! Дэйзи! Дэйзи! – упорно выкрикивала миссис Вильсон, как будто попавшая в школу непослушания, – Сколько захочу, столько и буду твердить: «Дэйзи! Дэйзи! Дэй…!»

Последовало мгновенное, короткое и практически незаметное идеальное по траектории движение Тома и крытой ладонью он разбил ей нос.

Началась эра окровавленных полотенец и салфеток, столпотворения на полу ванной, дикие взвизги женщин и звериный, надсадный и непрекращающийся крик боли, который не заглушался остальными звуками. Под этот музыкальный аккомпанимент мистер Мак-Ки очухался ото сна, и в неком, как казалось, оцепенении, затрусил к двери. На полпути он оглянулся и несколько секунд, как истинный эстет, обозревал общую картину битвы – опрокинутые стулья, сдвинутая с мест мебель, суетящиеся среди этого бедлама его жена и Кэтрин, едва ли понимающие, что теперь важнее – утешать или обвинять, хватающиеся за всё подряд и всё подряд испускающие из рук, пытающиеся оказать посильную помощь и не знающие, что делать, когда на диване, прикрывая широкими страницами «Таун Тэттла» лежит окровавленная жертва, загораживая от зрителей улыбки счастливых девушек Версаля. Затем замерший мистер Мак-Ки встрепенулся и шустро побежал к двери. Воспользовавшись моментом, я бросился вслед за ним.