Скотт Фрэнсис - Великий Гэтсби. Роман

– Вы не против, если мы как-нибудь позавтракаем вместе? – предложил он, когда мы с охами-вздохами спускались на лифте.

– Где?

– Где вам угодно!

– Убери руку с рычага! – рявкнул лифтёр.

– Приношу свои извинения! – не без достоинства ответил ему мистер Мак-Ки, – Я не заметил, как прикоснулся к этой штуке!

– Олл Райт! – говорю, – С превеликим удовольствием!..

…В конце концов я очутился у его постели, а он сидел на краю в нижнем белье и бережно раскрывал большую папку.

– «Красавица и Чудовище»… «Одинокие старики»… «Старая Кляча»… «Бруклинский Мост в Бурю»…

Затем я осознал себя лежащим на скамье в самом нижнем, промозглом и сыром уровне Пенсильванского вокзала, пялясь слипающимися глазами в утренний выпуск «Трибюн» и дожидаясь четырёхчасового утреннего поезда.

На вилле моего соседа круглое лето вечерами всегда гремела музыка.

В призрачной синеве сада мужские и женские силуэты порхали как лёгкие мотыльки, среди шёпотов ночи шампанских пузырьков и звёзд. В часы дневного прилива я наблюдал, как гости прыгают с вышки на причальном плоту в воду или жарятся пляже, зарываясь в горячий песок, в то время как два его моторных катера рассекают в разных направлениях воду Лонг-Айленда, влача за собой взмывающие аквапланы.

В вик-энд его «Роллс-Ройс» превращался в омнибус, курсировавший между виллой и городом, подвозя и увозя гостей. Большой многоместный форд тоже трудился на славу, подкатывая к станции во время прихода каждого поезда, похожий на жёлтого трудолюбивого жука.

И каждый понедельник восьмёрка слуг, включая экстра-классного садовника, брались за тряпки, швабры, молотки и садовые ножницы и начинали чинить разрушения прошлой ночи.

Каждую пятницу пять корзин лимонов и апельсинов прибывали от Нью-Йоркского поставщика фруктов – и каждый понедельник эти фрукты покидали виллу с заднего хода в виде горы разноцветных корок. Кухня славилась соковыжималкой, способной за полчаса выжать сок из двухсот апельсинов – всё, что было для этого необходимо – это нажать двести раз на красную кнопку.

Пару раз в месяц на виллу врывалась целая армия поставщиков и доставляла несколько сот ярдов парусины и такое количество разноцветных лампочек, как будто намеревались превратить огромный сад Гэтсби в сплошную рождественскую ёлку. На бескрайних столах, среди блистающих рядов разных закусок и салатов, цветастых, как наряды арлекинов, красовались нашпигованные специями поросята и индейки с боками червлёного золота.

В главном холле воздвигался обширный бар, по типу богатых гостиничных баров – с блестящим бронзовым подиумом, и моё знание спиртных напитков буксовало от перечисления всех этих ликёров, джинов и каких-то забытых древних настоек, названия каких не только я, но и присутствовашие дамы не могли внятно произнести на обычном человеческом языке.

К семи вечера оркестр занимал своё место, это было не пять каких-нибудь жалких оборванных музыкантишек, а полный состав – здесь были и гобои, и тромбоны, и саксофоны и скрипки, и корнеты и пикколо, и целая армия маленьких и больших барабанов.

Последние купальщики возвращались с пляжа и переодевались наверху, машины из Нью-Йорка выстраивались по пять вряд, а все холлы, салоны и веранды расцвечивались разноцветьем красок и причудливым обилием самых разнообразных и странных причёсок последней моды вкупе с шалями, от каких у кастильских красоток отвисли бы челюсти. Бар постепенно раскочегаривался на полную мощь, и по саду всё время, как лебеди по пруду, плыли подносы с коктейлями, воздух полнился тысячами ароматов и множеством смешков, шепотков и светской болтовни, россказней, баек, сплетен, оборванных внезапным вторжением, обидами, которые бывают забыты на второй рюмке, пылких признаний и вальяжных привествий тех, кто никогда не знал о сущестовании друг друга или ещё вчера ненавидел и интриговал.

По мере того, как Солнце отворачивало от людей своё ярое лицо, огни на поляне сверкали всё ярче. Вот оркестр грянул золотистый, нежный шлягер, так сочетавшийся с морем коктейлей, и оперная капелла взяла тоном выше.

Весёлый смех, короткий или раскатистый, рос с каждой минутой, изливаясь из сердец всё свободнее, всё легче, все жарче и избыточней, и новый взрыв готов был полыхнуть, зажигаясь от любой ничтожной шутки. Быстро сплотившиеся кружки гостей мгновенно распадались, чтобы образовать новые, ещё более шумные и многолюдные. Особенными непоседами были юные красотки, самоуверенные и наглые, они мелькали, как ночные мотылки, выставляя ножки, выскакивая то там, то тут, то в окружении солидных дам бальзаковского возраста, ловя искры бриллиантового света славы, и на мгновение становились центром притяжения и внимания, тут же уносясь в ауре своей победы, мелькая среди плывущих, мельтешащих, ржущих в непрерывно меняющихся красках лиц. Внезапно какая-то потрясённая цыганской свободой душа, сотрясая паловыми кружевами и рюшками, за секунду до того опрокинув схваченный с проплывающего мимо подноса бокал зелья, выскакивает под брезентовые паруса навеса и начинает неистово вращаться в диком одиночном танце типа Фриско. И вдруг – мгновенная тишина, и пришедший в себя дирижёр с ходу меняет темп, а поверх одновременно поворачивающихся голов бежит эектрический ложный слушок, что это дублёрша Гилды Грэй из «Фоли Бержер». Приём в разгаре!

Я уверен, что когда в ту первую ночь я перешагнул границы владений Гэтсби, я был одним из немногих официально приглашённых гостей. Народ не ждал никаких приглашений, все знали, что сюда можно в любой момент явиться запросто, и валили на пир гурьбой. Все просто заскакивали в автомобили, следовали в Лонг-Айленд и, поколесив по дорогам, неминуемо оказывались на вилле Гэтсби. Всегда рядом оказывался некто, готовый представить новоприбывшего хозяину, и на этом вручение вверительных грамот заканчивалось – все начинали вести себя так, как ведут себя люди, оказавшиеся в загородном увеселительном заведении. Ничего странного не было и в том, что приехавшие так и не удосуживались встретиться с хозяином – наивная нагловатость, с какой они пользовались благородным гостеприимством шефа, могла сама по себе представлять из себя входной билет.

Что касается меня, то я был приглашён на приём по всей форме.

Ранним утром во вторник предо мной оказался шофёр Гэтсби, облачённый в цветастый флафрок цвета аля-голубые яйца малиновки и церемонно преподнёс мне послание, составленное по всей форме подобных приглашений – в удивительно выспренных и чинных выражениях в духе давно минувших времён, где значилось, что мистер Грэй сочтёт для себя высочайшей честью, если я соглашусь пожаловать к нему сегодня вечером на «маленькую, скромную вечеринку». Шофёр буквально растекался в уверениях, что его хозяин издали неоднократно наблюдал за мной и всегда имел великое желание пригласить меня к себе, но этому всегда мешали какие-то неотложные дела и стечение неблагоприятных обстоятельств. Приглашение завершалось залихватской подписью с лихим росчерком – Джей Гэтсби.